Читать книгу "Цвет мести - алый - Галина Владимировна Романова"

Но и тут, хорошенько поразмышляв на пути к дому, Горелов все расставил по своим местам.

Гена Шишкин – не только влюбленный, ревнивый, но и весьма расчетливый молодой человек. А при своей расчетливости он способен быть и экономным, вполне. Не тратил, к примеру, бездумно деньги, которые Марина давала ему на мелкие расходы или на одежду, а копил их. На сэкономленные деньги он купил ружье – недорого, с рук. Наркотики достать – вообще не проблема. Студенческое братство в этом плане весьма изворотливо.

А что касается телефона Алекса Захарова…

Тут и вообще все проще простого! Марина дружила с Машей. В телефоне Марины наверняка были забиты номера Машиного мужа, их домработницы… Просмотреть записную телефонную книжку Марины для Гены никакого труда не составило бы. Так что…

Так что все сходится, подозреваемый найден. То есть с его личностью они определились, найти-то его еще только предстояло. Только вот как его искать? Где?

Неожиданно с этим помог начальник Горелова – Сизых Валерий Иванович.

Утром, ровно через неделю безуспешных душевных мытарств Горелова Иннокентия Ивановича и упорного молчания Белова – тот не звонил и на звонки следователя не отвечал тоже, – Сизых вдруг сам, не через дежурного, позвонил Горелову в кабинет и вызвал его к себе.

– Разрешите? – Иннокентий осторожно просунул голову между дверной притолокой и дверью.

– Входи, входи, умник ты наш!

Сизых благодушно улыбался и заваривал чай из какой-то яркой новой пачки, очевидно, это был очередной презент вернувшегося из командировки друга.

– Давай присаживайся, рассказывай. – Валерий Иванович гостеприимно ткнул пальцем в стул, на который надлежало опуститься его подчиненному. – Глáзок-то удивленных не строй, мне все известно.

– Что – все, Валерий Иванович? – Горелов громко сглотнул, если не от испуга, то от непомерного изумления – точно.

– Ах, мы будем притворяться! Ах, мы станем разыгрывать непонимание! Учти, я все знаю!

Начальник все еще благодушно улыбался, расставлял стаканы на подносе, разливал чай. Стало быть, угостить и его собрался. Давно он Горелова чайком не угощал, очень давно. С тех самых пор, как приказал ему забыть о расследовании Риткиной смерти. С тех самых пор, как гневно увещевал его – в этом же кабинете – не творить глупостей и не подставлять сразу несколько голов под раздачу. После этого он и здороваться-то с подчиненным стал сквозь зубы.

Теперь он чаю Горелову налил, значит, вновь потеплели и их отношения. Но вопросы он задает пока что очень туманные. Откуда Горелову знать, как на них отвечать? Не вляпаться бы ему с этой самодеятельностью!

– Пей.

Не угостил – приказал Сизых, ставя перед ним стакан со свежезаваренным чаем. Горелов опасливо взял его в руки. Втянул носом запах. Пахло…

Точно, пахло полынью, сиренью и еще ромашкой, кажется. Ему почудилось, что в стакане кружат мелко нарезанные лепестки ромашки. Или какой-то другой растительный мусор, упакованный в красивую яркую коробочку.

– Не могу, Валерий Иванович, – признался Горелов и поставил стакан обратно на стол.

– Чего ты не можешь? – Начальник тоже понюхал напиток и пить не стал.

– Чай пить не могу, пахнет он как-то… Как-то непривычно. И еще… И еще на вопросы ваши ответить не могу, потому что сути никак не уловлю.

– Н-да…

Сизых с грохотом отодвинул стакан и чайник, куда до этого с воодушевлением всыпал горстями странного вида засушенную траву. Посмотрел на Горелова как-то тяжело, но без особой злости.

– Вот за что люблю я тебя, Кеша, так это за честность, – проговорил он, досадливо крякнув. – Как есть, так и скажешь. Посади я сейчас на твое место кого другого, стал бы он этим мусором давиться и нахваливать его. И вопросы мои туманные он начал бы обсасывать, как карамельку, и слюни пускать, с умным видом что-нибудь эдакое лопоча. А вдруг проскочит, а вдруг угадает… Ты не такой, Горелов. За что и уважаю. Хотя… – Тут Сизых с грохотом обрушил на стол оба кулака и разом повысил голос: – Хотя и не должен! А должен я, по сути, тебя сейчас так размахать, что и морда, и задница у тебя загорелись бы. За что, не догадываешься?

Горелов счел за благо промолчать. И даже плечами не подергал, и бровью не шевельнул. Раз Сизых заговорил, значит, доведет все до логического конца, разнос то будь или похвала.

– Все рыщешь, гаденыш?! Ослушался моего приказа и рыщешь?! – зарычал начальник после выразительной паузы. – Я же тебе приказал – не соваться в это дело. Приказал?

– Д-да, приказали, Валерий Иванович. – Тут Горелов как вариант предпринял попытку встать по стойке «смирно».

– Сиди уж, умник! – махнул на него в сердцах начальник рукой. – Сиди, говорю!

Горелов сел и насторожился. Если Сизых вновь завел речь о смерти Риты, вернее, о прекращенном по этому делу расследовании, значит…

Что-то одно из двух: либо он дознался, что они с Беловым в частном порядке возможных свидетелей опрашивают. А это реально лишь в том случае, если от них поступили жалобы.

Либо что-то всплыло. Что-то появилось такое, о чем Горелову пока что неизвестно. Маловероятно, конечно, но суровое благодушие Валерия Ивановича несколько обнадеживало.

– Так вот, я приказал, а ты приказа моего ослушался. Это мне как, Горелов, следует расценивать, а? Что ты меня ни в грош не ставишь или что для тебя долг чести – превыше всего?

И Сизых с неприятным прищуром на него взглянул. Разжал кулаки. Разложил на бумагах расслабившиеся пальцы, посмотрел на них. Ответа, надо полагать, от подчиненного он не ждал. Да и ответ предполагался сам собой, без возможных вариантов.

– Пуф-пуф-пуф… – запыхтел Сизых, напружинил пальцы, оперся о них и начал подниматься со своего места, не сводя с Горелова внимательных глаз. – Ты мне скажи вот что, парень: зачем ты в институт на Ватутина ходил, а? Что ты позабыл там, умник?

Ого! Стало быть, пожаловались либо на Белова, либо на него. Но в деканате он вел себя тихо, без апломба, все было очень вежливо и пристойно. Может, это из-за Белова? Нахамил он, нагрубил, наозорничал в общежитии? Может, в чувствах, раздиравших его душу, стенд какой-нибудь разбил? Но не выдавать же его! Узнай Сизых, что постороннее лицо рыскает вместе со следователем по городу в поисках убийцы своей подружки, – на пятнадцать суток его запрет для устрашения. За что? Да найдет он причину, был бы повод!

– Жду ответа, Кеша, как соловей лета, – дурашливо произнес Сизых, но голос его был поистине ужасным. – Кого ты искал в институте?

– Шишкина. Геннадия Игоревича Шишкина, – севшим до хрипоты голосом ответил Горелов. – Студента.

– Понятно, что ты не лесоруба простого в институте искал, – хмыкнул Сизых, уселся обратно в кресло, облокотился о спинку расслабленно, шевельнул призывно рукой. – Ты рассказывай, Кеша, друг, рассказывай. Зачем, к примеру, тебе этот студент понадобился, а?