Читать книгу "Вивиана. Наперекор судьбе - Элайн Нексли"

– Мадам, ваши молитвы будут оберегать меня даже в самом аду. И все же, если я не вернусь, не выгоняйте Маргариту. Она столько лет жила с нами в замке, стала маленькой частичкой этого графства. Не забывайте, что она так же, как и вы, мать моих детей, – на удивление, графиня не разозлилась, а лишь сильнее улыбнулась, согласно кивая: – Не волнуйтесь, милорд. Рошель и Эдвард, когда придет время, будут учиться в хорошей школе, они получат должное образование. Я позабочусь об их будущем. Но, если вы покинете этот мир, не дай Бог, жизнь для меня станет серым, туманным пятном. Вернитесь, вернитесь к нам живым и здоровым, – Джон, поцеловав жену в лоб, кивнул, хотя и сам не верил в свои слова: – Если на то будет воля Божья, – попрощавшись с Клодией и молчаливой Стефанией, мужчина сделал несколько неуверенных шагов навстречу Марго. Молодая женщина, держа на руках маленького сынишку, подняла заплаканные, красные глаза на Джона, стиснув зубы, чтобы не разрыдаться: – Мой любимый…

– Тише, Рита, не плачь. Все будет хорошо. Береги детей и не забывай меня.

– Джон, поклянись, что вернешься… Поклянись!..

Граф, оставив на губах любовницы нежный, целомудренный поцелуй, молча посмотрел на малыша, который, увидев отца, стал заливаться плачем. Поцеловав Эдварда, Джон приказал унести сына и успокоить. Переведя взгляд на Рошель, маленькую, но очаровательную девочку, лицо Джона заблестело оттенком радости, а губ коснулась нежная улыбка.

Больнее всего Джону было прощаться с младшей дочерью. Рошель унаследовала тонкие, и утонченные черты матери, вот только глаза у нее были не карие, а кристально-голубые, как вода в весеннем озере. Графу казалось, что эта малышка – воплощения невинность и нежности, ангел, сошедший с Небес. Сердце его светлости заныло, когда он отчетливо понял, что всю свою жизнь уделял внимание лишь законным детям, они жили вместе с ним в замке, были окружены народной любовью и родительской лаской, а бастарды, только появившись на свет, сразу были увезены из графства в какую-то провинцию, подальше от поместья феодала. А Маргарита, как бы ни хотела быть с детьми, была обязана расставаться с ними сразу после рождения, понимая, что ее место – возле милорда, а незаконнорожденные отпрыски должны расти в деревне, на попечении нянек и слуг. Рошель почти не знала венценосного отца и сейчас, смотря на этого могущественного, сильного мужчину, дичилась и прятала глаза.

– Доченька, – Джон подхватил малышку, прижав ее детское тело к себе, чувствуя, как дочка несколько раз сделала неудачные попытки вырваться: – Рошель, мой цветок, почему ты боишься меня? – девочка подняла свои удивительно-чистые и невинные глаза на человека, давшего ей жизнь:

– Я не знаю тебя. Я хочу домой, к маме, – вырвавшись из объятий графа, девочка подбежала к матери, вцепившись своими крохотными ручонками в ее холодную и влажную ладонь. В глазах Джона заблестели слезы, но он, как истинный мужчина, лишь улыбнулся, и последний раз окинув взглядом всех своих родных, взял меня за руку и повел к карете, сзади шла Сарасвати. Я почувствовала, как милорда бил озноб, а ладони взмокли и похолодели. Я же, понимая, что тоже еду на верную смерть, совсем не боялась. Я не знала и никогда раньше не испытывала то чувство, что сейчас полностью овладело мной. Это было ощущение какой-то пылающей пустоты, того, что в жизни все закончилось. Королева либо издаст приказ о моей казни, либо помилует, выслав из столицы. Прошло достаточно много времени со дня моего побега, и прощенья мне нет. Я посмотрела на графа Оксфорд, желая рассмотреть на его лице следы печали или тревоги. Но милорд был спокоен, и, как мне казалось, совершенно равнодушен к происходящему. Карета медленно двигалась по плоской равнине, временами нещадно шатаясь по размытым тропинкам. Пейзаж особо не радовал глаз. Деревья, почти окончательно сбросив листву, казались призрачными и безжизненными. Свинцово-серые тучи тяжело лежали на вершинах гор и от одного их вида по телу пробирался неприятный холодок. Ветер нещадно дул, сухие ветви царапали окна экипажа. Дождь прекратился, но начавшийся крупный град тарабанил по ставням, заглушая звук протекающего ручья, вода которого замерзла и покрылась тонким слоем неупругого льда. Не было слышно пения птиц и звуков домашнего скота, хотя по обе стороны дороги простирались маленькие селения с крохотными, белыми домиками, чьи крыши состояли из обычной, ветхой соломы.

Мы ехали уже около двух часов, но местность почти не менялась. Карету нередко заносило в сторону из-за скользких дорог, и эта тряска стала мне надоедать. Был почти полдень, и солнце, едва заметно видневшееся из-за туч, стало немного греть. Вновь моросил дождь, но на этот раз он был прозрачным, едва заметным. Но все, будто на картинке, стало быстро меняться. Беззаботная, сельская местность осталась позади, теперь перед нами простиралась густая лесополоса. Я посмотрела на индианку, в глазах которой серебрились слезы: – Там, за теми зарослями, моя деревня, мой дом…

– Сарасвати, – я аккуратно коснулась руки девушки: – Если ты хочешь вернуться…

– Нет, Вивиана, не хочу. Отныне мое место с тобой рядом. Все свое детство и юные года я провела в замкнутом, одиноком квартале для иностранцев. Дни смешивались в пучину повседневности и серости. Теперь я хочу другой жизни, совсем другой, – индианка откинулась на спинку кресла, задумчиво окидывая пристальным взглядом голубой, с серым оттенком, горизонт. Граф, уронив голову на грудь, мирно похрапывал, и даже сумасшедшая тряска не нарушала его спокойный и безмятежный сон.

День медленно переходил в вечер, солнце, багровое, как кровь, заходило за густые рощи, бросая алые оттенки на серый пейзаж. Слышались отдаленные крики птиц, оповещавшие о приходе темноты. И сейчас, когда дорога стала совершенно черной, а впереди виднелись густые заросли, мне стало не по себе. Вокруг было пустынно, все звуки утихли, и на землю постепенно опускалась ночи. Красный диск, еще видневшейся за горизонтом, уже совсем не освещал дороги, и все вокруг окутали сумерки. На небосводе зажигались первые, яркие звезды, сиявшие, как бриллианты в золотой оправе.

* * *

Вивиана задумчиво смотрела в окно, закутавшись в меховой плащ. Где-то раздались приглушенные крики совы, но в тишине, давящей на уши, эти звуки казались оглушающими. Сердце девушки забилось быстрее, когда она услышала отчетливые крики и топот коней. Джон, быстро проснувшись, прислушался и подтвердил неприятные догадки своей юной спутницы. Пыль, поднимавшаяся из-за горизонта, явно свидетельствовала о том, что к их карете приближаются всадники и одному Богу известно, были ли они вооружены. Граф сжал рукоять кинжала, понимая, что его рыцарский долг – защищать беззащитных дам. Но что мог сделать мужчина, пускай и умевший безупречно владеть оружием, если на их берлину нападут озлобленные люди с мечами и стрелами? Запряженные лошади ускорили шаг, но все уже прекрасно понимали, что к ним движутся недоброжелатели, ибо в темноте, благодаря полной луне, стали отчетливо видны силуэты всадников, которые выкрикивали слова на каком-то непонятном и странном языке.

– Остановите карету! – внезапно закричал Джон, открыв дверцу и выскочив наружу, таща за собой перепуганных девушек.

– Что случилось, милорд?! Зачем останавливать экипаж, если разбойники уже рядом?! – перекрикивая гул ветра, бушевал слуга.