Читать книгу "Мой папа-сапожник и дон Корлеоне - Ануш Варданян"

– Пойди на кладбище и вознеси хвалу могильным камням.

Про себя я пожал плечами и подумал, что папа сошел с ума. Но я пошел и сделал. Моя мысль была предельно простой – если он так говорит, значит, он так поступал (поправка, поступал, когда был живым). Или мог бы поступить. Возможно, таким образом он приобрел ценный опыт, которым сейчас безвозмездно делился со мной. Что ж, я воспользуюсь, я обязательно возьму все то, что накопил отец. И если сестрица моя хотела поживиться кошельком отца, то почему мне не начать растаскивать его душевные богатства?

Кладбище походило на густозаселенную коммунальную квартиру, с неряшливыми и небогатыми жильцами. Я бродил по тропкам и, разглядев какой-нибудь портрет, громко декламировал:

– О ты, Сидоров Петр, тысяча девятьсот двадцать девятого года рождения! Ты прекрасен, умен и мудр! Ты, верно, был профессором химии или знатным сталеваром – хвала тебе!

И, только произнеся величавую тираду, я замечал дату смерти – тысяча девятьсот тридцать пятый. «Знатный сталевар» умер ребенком, не совершив ни одного подвига, не став ни профессором, ни парикмахером, ни стукачом. Скорее всего, он даже не успел научиться писать.

Дома я отчитался о проделанной работе и полученном опыте. Хачик не стал комментировать мои действия. А на следующий день он снова послал меня на кладбище.

Но теперь он сказал:

– А теперь пойди и побрани их – эти камни.

Я снова сделал так, как наказал мне отец. Но почему-то на этот раз мне было действительно не по себе. Я пытался не смотреть на портреты на памятниках и крестах и не читать фамилии вечных постояльцев заведения. Я просто бубнил:

– Сукины дети. Сволочи. Алкоголики. Кто из вас ушел сухим – без наркотиков, без водки, без таблетки, хотя бы обезболивающей. И что вы жили? И что померли? Дебилы, докладываю вам – в мире ничего не изменилось после вас. Никто даже не заметил, что вас иссякло множество.

Но тут я вспомнил: папа инструктировал меня, чтоб ругал я не людей, а камни. Я попытался изменить текст:

– Камни, вы – идиоты, вы полные ничтожества. Вы неудачники! Потому что из нормальных камней строят дома или ставят фонтаны, высекают конные статуи победителей, а могильники, которые могут порадовать разве что птиц, которые срут на вас с деревьев…

Короче, я выполнил отцово поручение. И вечером он меня спросил сам:

– Возгордились от хвалы твоей камни?

– Нет.

– А огорчила ли их брань?

– Нет, папа. Совсем нет.

– Вот так-то, сынок.

И он кивал своим мыслям, что проносились в голове. А в моей голове сухим щелком взорвалась бомба. Ну хорошо, не бомба – бомбочка, но все равно толчок был ощутимый. Накопившиеся вопросы, которые я обычно проглатывал и потому никогда не имел ответов, они вдруг заорали все разом. Они стали топать крохотными ножками, вытаптывая в моем мозгу удобные дорожки. И я не выдержал. Хачиковы притчи, его побасенки, его простенький арсенал метафор – все это мне смертельно надоело. Когда нужно было, он никогда ничего не мог объяснить по-человечески. Ну вот я и взбесился.

– Что, папа?! Что ты хотел сказать? Объясни мне. Сколько же можно прятаться за своей ролью? Почему ты все объясняешь чужим людям и совершенно не помогаешь нам?

Хачик остановился от удивления и даже забыл обернуться. Кажется, он остолбенел. Однако он справился с собой:

– Поступай так же, как они: не раздувайся, когда тебя хвалят, и не огорчайся, когда бранят.

Сказал и пошел обдумывать, что же такого он сделал не так в этой жизни, что даже собственный сын его не понимает.

То суживая границы невозможного, то расширяя границы возможного, папа двигался. В сущности, уже давно было неясно – куда? И все-таки зачем? Последний наш переезд из Купчино в центр тоже был совершенно бессмысленным. Его очевидная торопливость казалась похожей на бегство. И ладно. Людям сторонним вообще свойственно оценивать других по какому-то странному критерию поступательного пути, который обязательно должен привести к переменам – и обязательно, и разумеется, к положительным (к позитивной цели). Но это не так. Я полагаю, что это крайне вредное и даже опасное заблуждение. Подобное суждение низводит внутреннее движение к судорогам внешних метаний, к тягостным усилиям физических действий. Кроме усталости, подобное поведение ни к чему не приводит, то есть ровным счетом ни к чему не приводит. Тем более когда у тебя на руках трое детей и верная боевая подруга, которая уже почувствовала отравляющий вкус западной жизни и все больше отдаляется от тебя. А твоя старенькая мать вдруг преобразилась в женское воплощение Агасфера. Только вместо проклятия на ней был крест ответственности за сына. Сына, который стремился быть похожим на выдумку, который почти превратился в выдумку.

Все тоньше взаимовлияния, все тише диалог. Папе осталась только исповедь, но он избегал ее. Судить может каждый, вот выслушать – вряд ли.

Эпилог

Другое солнце

Забавно. Чем больше я пишу об отце, тем больше вру. Я отдаляюсь от себя в поисках отца, в его сотворении.

Мы переехали. Мы – это семья Хачика, Гагик со своими людьми, Славик, Муся и Дерево с женами и детьми. Хачик выстроил-таки дом своей мечты, вернее, целый квартал – восемь домов в полукольце парковой аллеи с прожекторами у подъездной дорожки. Все как завещал нам Марио Пьюзо. Он повесил в кабинете портрет Марлона Брандо и смотрел, как жизнь протекает мимо. Он не учил английский. Вокруг были армяне – сплошная шушера, и русские – в основном безосновательно тяготеющие к кинематографу. Ему такие встречались. Здоровое ядро обеих диаспор жило по своим правилам, непонятным папе. Я хорошо понимаю, он пытался найти в новой стране дух Корлеоне. Он даже совершил паломничество в Нью-Йорк, хотя следовало бы посетить Сицилию… Увидев огромные здания, за которыми нельзя было разглядеть солнца, но иногда можно поймать его отражения в стеклянных стенах, он вернулся в Лос-Анджелес и захандрил.

Хандра его усиливалась пропорционально нашим достижениям. Мама с бабушкой открыли ковровую лавку. Мы с сестрицами успешно учились. Все его бывшие крестники-помощники делали уверенные шаги по интеграции – обзаводились магазинчиками, мастерскими, даже женами из местных. Папа ждал, что кто-нибудь обратится к нему за содействием, но никому не требовалось его участие. Часто его стали заставать в небольшом баре неподалеку. И, естественно, хозяином его был армянин, а завсегдатаями – интернациональная компания из стран бывшего Союза. Там он пытался научить уму-разуму молодых незнакомцев.

– Пойманного вора, – рассказывал папа, – привели к султану, который приказал привязать преступника к позорному столбу, чтобы каждый проходящий мог плюнуть в него.