Читать книгу "Пламя Магдебурга - Алекс Брандт"

Дом кожевника Нойманна, поворот, длинное здание общинной конюшни. Дальше улица превращается в тонкую земляную тропинку вдоль сложенной из грубых валунов ограды. За оградой – фруктовый сад и общинное поле, размеченное межевыми камнями, прорезанное посередине мутным ручьем. Земля черная, рыхлая, зеленые всходы поднялись не больше, чем на вершок. Прямо через поле, чуть пригнувшись, бегут вооруженные люди. Без флага, без криков, почти бесшумно, сжимая в руках аркебузы, шпаги и короткие пики. Их лиц и одежды не разглядеть.

Увидев их, Маркус замер на месте – и в следующую же секунду пригнулся, спрятавшись за оградой. Кровь прилила к лицу, стук сердца оглушительно отдавался в висках. Вот то, чего опасался Хагендорф. Солдаты отвлекли их внимание, а сами тем временем решили ударить исподтишка. Сколько их? Около двух дюжин. Матерые, опытные убийцы. Нельзя допустить, чтобы они ворвались в город. Но как остановить их? Через пару минут они уже будут здесь. Перебраться через ограду для них не составит труда. Что делать?! Скорее назад, к Хагендорфу, предупредить его!

Маркус уже хотел броситься обратно, но тут заметил, как на крыльцо соседнего дома выбежал человек. Черт возьми, да это же Отто Райнер, сын кровельщика, – долго же он собирался, чтобы побежать на сигнал тревоги! И все-таки хвала Небесам, что он появился здесь!

Пригибаясь, чтобы не высунуться из-за ограды, Маркус побежал Райнеру навстречу.

– Стой, Отто! – сдавленно прохрипел он и, прежде чем сын кровельщика успел открыть рот, добавил: – На нас напали солдаты. Хагендорфу нужна помощь.

– Так я и… – с глупым, растерянным видом промямлил Райнер.

Боже, что за идиот! И ему еще хватило наглости ухаживать за Гретой?!

– Не перебивай, нет времени объяснять. Беги к Южным воротам, там Конрад Месснер и с ним еще трое парней. Пусть немедля бегут сюда с оружием, я встречу их здесь.

Отто подозрительно посмотрел на него:

– Что ты болтаешь? Пост у ворот нельзя…

Маркус с силой тряхнул его за плечи. Сколько же времени приходится тратить впустую из-за чужой глупости!

– Приказ Хагендорфа! Понял?! Беги!!

Отто повернулся и, спотыкаясь, придерживая на плече соскальзывающее древко кривой алебарды, бросился вниз по улице.

Чуть отогнув ветку каштана, Маркус впился глазами в бегущих солдат. Их разделяет меньше сотни шагов. Но теперь он знает, что делать.

* * *

Дверь дома Райнеров не была заперта, и Маркус без помех вбежал внутрь. Герда Райнер – Отто она приходилась теткой – вытаращила на него глаза. Всклокоченная, еще сонная, в накинутом на плечи шерстяном платке.

– Маркус?! Что ты здесь делаешь? И почему колокол…

– Бегите отсюда!

– Но…

– Бегите! Через пару минут сюда ворвутся солдаты!

Наверное, в другой ситуации она бы оторопела от его слов или, еще хуже, ударилась в слезы. Но сейчас, видимо, выражение лица Маркуса и его голос быстро убедили ее, что спорить и сомневаться не следует, – быстро все поняла. Перекрестилась на висящее на дальней стене распятие, сделала шаг по направлению к двери.

Маркус остановил ее:

– Не сюда. В доме есть второй выход?

– К-конечно, – запинаясь, кивнула Герда. – Вот там…

– Уходите через него. И спустите собаку с цепи.

Он не смотрел, как она уходила. Его взгляд был прикован к противоположной стороне улицы. Туда, откуда должны были появиться солдаты.

Маркус приоткрыл створку окна, вытащил огниво и поджег аркебузный фитиль.

* * *

Каждый раз перед боем Иеремия чувствовал необычное возбуждение – ничуть не менее сильное, чем то, которое охватывало его, когда он оставался наедине с женщиной. Кровь горячила вены, мышцы гудели, ноги словно сами несли вперед, любой звук, запах, движение воспринимались гораздо острей. Сколько раз он ощущал это перед началом битвы, когда несколько тысяч человек выстраивались в боевой порядок под черно-золотым знаменем, под сухой треск барабанов, захлебывающийся визг деревянных флейт, нетерпеливое ржание оседланных жеребцов! Ощетинившиеся длинными пиками батальоны пехоты, кавалерийские эскадроны, прикрывающие фланги, тяжелые, неповоротливые пушки, выкатываемые на позиции. Запах земли, запах железа и пороха. Тусклые пятна солнца на стали нагрудников, алые офицерские кушаки. Риск, угроза смерти, а вместе с тем – ощущение собственного всемогущества, своей силы, своего превосходства. Пьяное, ни с чем не сравнимое безумие боя, скрип песка на зубах, небо, обвисающее вниз мертвыми, безжизненными лохмотьями.

Сейчас Гефнер тоже испытывал что-то подобное, но только немного слабее, без подлинного азарта, без интереса, без вызова. Нападения на деревни или маленькие городки, где нет гарнизонов и укреплений, – все это похоже на водку, разбавленную водой: пьянит, но не разгоняет кровь, оставляя после себя только похмелье и скуку.

Неужели все действительно так просто? Никто не заметил их, никто не выстрелил, никто не ударил в набат. Они перебросили лестницы и быстро стали перебираться через каменную ограду. Дальше – всего лишь пустая улица, где нет ни души.

Первыми перебрались Вернер и Шульц. Спрыгнули наземь, завертели головами во все стороны, высматривая врага. Следом за ними на ту сторону перепрыгнули Гельб, Лиддель и тюрингец Краузе, за спиной у которого болтался в кожаных ножнах длинный двуручный меч. Перебежали на ту сторону, держат улицу под надзором. Вот уже переправился Аксель со своими факелами, сразу за ним – Брюн с пистолетом в руке.

Удовлетворенно хмыкнув, Иеремия последовал за своими людьми.

* * *

Маркус видел, как они перебираются, как спрыгивают на землю, распрямляют колени, по-волчьи озираются по сторонам. Он уже слышал их голоса, слышал, как шуршат по земле их грубые, заляпанные грязью башмаки.

Руки его дрожали – не от страха, нет! От нетерпения. Он нарушил приказ, он не должен был отправлять Райнера к Южным воротам, он должен был бросить все и сообщить Хагендорфу. Но он поступил так осознанно. Он должен сам задержать солдат. Он выстрелит в одного из них, отвлечет на себя их внимание. Услышав звук выстрелов, Хагендорф поймет, что враги атакуют с юга. Тем временем сюда, к дому Райнеров, подоспеют Чеснок и остальные. И вот тогда, все вместе, они выберут подходящий момент и…

Маркус сжал аркебузу, прищурился.

Главное, чтобы они не заметили его раньше времени. А там – будь что будет.

Он сумеет отомстить за отца. Сумеет отплатить этим тварям за то, что они сделали с ним. Тот день – Господи, будь он сотню, тысячу раз проклят, тот день! – навсегда отпечатался в его памяти. Он никогда не сможет его забыть. Каждый раз, когда он будет закрывать глаза перед сном, каждый раз, когда его затылок будет касаться подушки, каждый раз, когда он будет стоять у двери собственного дома и входить внутрь, он будет видеть снова и снова все то, что случилось тогда. Отец, спокойно сидящий в седле, сжимающий в вытянутой руке пистолет. Летящие на него всадники. Желтая, пересохшая от зноя дорога. Слезы, текущие по щекам Гюнтера Цинха. Серое лицо Альфреда Эшера. Самым страшным, самым безобразным, самым тяжелым было для него в тот момент чувство собственного бессилия, беспомощности, чувство, что он ничего не в состоянии изменить. Маркус смотрел на дорогу, видел, как отца поглотила черная тень, слышал насмешливые, злобные вопли, и его лицо сделалось в этот момент ледяным от ненависти и стыда.