Читать книгу "Дело о чертовом зеркале - Георгий Персиков"

Весь следующий день мы провели на ногах, пересекая сельву, и заночевали прямо в джунглях, с тем, чтобы наутро выйти к Амазонке, где нас должна была ждать лодка…

– Экая, однако, мерзость. Теперь всю ночь буду видеть танцующих демонов, одетых в человеческую кожу с капюшонами из голов. Но, черт возьми, как увлекательно написано, – пробормотал Георгий и перелистнул страницу. Пробежал глазами несколько абзацев, описывающих флору и фауну амазонской сельвы, и уже хотел было отложить книгу в сторону, как вдруг…

…Проснулся я от того, что почувствовал легкий укол в правое бедро, чуть выше колена. Сначала я подумал, что просто задел ногой во сне какую-то колючку или шип. Но когда через несколько мгновений по всему моему телу начала распространяться мучительная боль, сопровождающаяся судорогами, одышкой и лихорадкой, я понял, что дело плохо. Я почувствовал, что моя грудная клетка сдавлена, будто на нее положили огромный груз, а сердце, казалось, колотится о ребра. Затем я стал задыхаться, на лбу выступила испарина, а лицо, как мне потом рассказал мой верный помощник, исказила нечеловеческая гримаса, вызванная спазмом мышц. Кстати, если бы не его чуткий сон, вам, мои дорогие читатели, не довелось бы читать эти строки. Он проснулся, услышав мое прерывистое сдавленное дыхание, мгновенно оценил ситуацию, выхватил нож и смахнул с моей ноги маленькое насекомое, по виду безобидного паучка, а затем очень быстро рассек мне ногу ножом, дюймом ниже и выше укуса, чтобы выпустить отравленную кровь. (Сам укус представлял собой две крошечные точки на коже; мы разглядели их утром, когда исследовали рану.)

От шума проснулся и наш проводник Хозе. Увидев мое лицо, он побледнел, стал креститься, то слева направо, то справа налево, и все повторял: «Начуакиуатль тауауки! Начуакиуатль чуатуки! Бог спасать нас от Начуакиуатля!» Тут-то мы и поняли, что страшный демон Начуакиуатль – это вовсе не выдумка впечатлительных индейцев, а маленький, но чрезвычайно ядовитый паук, который водится только в этих широтах. Его яд, сильнейший нейротоксин, вызывает очень быструю и мучительную смерть, если не принять срочных мер по детоксикации пострадавшего в течение буквально одной-двух минут после укуса.

В течение нескольких следующих дней я только и делал, что выискивал этого паучка в джунглях и даже поймал несколько экземпляров для своей коллекции. Я назвал его Амазонский странствующий паук, или Nacuakiuatlis Pisaura mirabilis. Впоследствии во Всемирном каталоге флоры и фауны, издаваемом Британским королевским географическим обществом, появилась статья, посвященная этому удивительному насекомому, под редакцией вашего покорного слуги.

К сожалению, встреча с Амазонским странствующим пауком не прошла для меня бесследно. Хотя мой помощник и спас меня от неминуемой смерти от паралича дыхания и разрыва сердца, к вечеру следующего дня у меня почти совершенно онемела укушенная нога, так что ходьба давалась мне с огромным трудом. О продолжении экспедиции не могло быть и речи, поэтому, наловив пауков в плотно закрытую банку для дальнейших исследований, мы вместе с японцами вернулись в Рио-де‑Жанейро, откуда и начинали наше путешествие. А уже на корабле, по пути в Англию, у меня стала отниматься и другая нога, и в Ливерпуле я спустился, увы, с уже полностью парализованными нижними конечностями. Корабельный врач, доктор Стивенс, который осматривал меня, не нашел в моей крови никаких следов яда и сказал, что встречается с таким впервые…

Родин, уже зная имя, которое увидит на обложке, потер лоб и не спеша развернул газету, в которую книга была заботливо обернута аккуратистом Вышнюком. Вышнюк перепутал книги, случайно сунув начальнику приключенческий роман из своей библиотеки.

«Вот ведь как… На каждого мудреца, как говорится. Вышнюк-то совсем не семи пядей во лбу, а какую загадку разгадал! – улыбнулся Родин и, все так же потирая лоб, прочитал вслух:

– Эндрю Мак-Роберт. «Амазонские очерки».

Глава третья

В пятом часу утра, когда дикий пейзаж за окном сменился вполне цивилизованными постройками, поезд начал постепенно замедлять ход, пока наконец не остановился у перрона Симферопольского вокзала, оглашая прохладное еще южное утро гудками и обдавая паром носильщиков. Первым из вагона вышел бодрый и свежий Торопков, за ним – воодушевленный Смородинов. Последним, попыхивая трубкой, появился Родин. Он был задумчив и молчалив, смотрел куда-то вдаль и щурился. Когда зевающие пассажиры выволокли свои чемоданы и саквояжи на залитую ранним солнцем платформу, их тотчас же обступили чрезмерно бодрые носильщики и зазывалы.

– В Судачок едем, господа хорошие!

– И вещички забесплатно донесем! Ни копейки, ни полушки не возьмем!

– А вот художники-поэты, готовьте монеты: кому в Коктебель на дачи – вот Бог послал удачу!

Смородинов с каменным лицом прошел через их радостный строй и двинулся направо в обход здания вокзала белого кирпича.

Те сразу недовольно забурчали:

– Ну вот, все одно что с этим аглицким поездом: поди опять к Андрей Иванычу в коляску шмыг – и поехали.

– И то видать, не православные христиане, вон какие рожи басурманские!

– Ездиють сами, а рабочему человеку заработать не дають!

Профессор, завернув наконец за угол, указал на ряд повозок самого разного качества:

– Тут всегда дешевле выходит. А то эти горлопаны, которые на коляски зазывают, себе еще пару гривенников срежут. Мы-то сами сейчас все сторгуем. Я тут, коллеги, все знаю!

Он уверенно подошел к разбитому, грубо покрашенному шарабану.

– Ну что, любезный, вот снова я к вам и приехал! – сказал он, забрасывая свой саквояж вовнутрь.

– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство, – ответил пожилой ванька, по-военному отдавая честь, резко, прямой рукой и с лихой отмашкой. – Все как раньше изволите ехать, к рыбакам? К Нестеренкам? А господа военные куда прикажут?

– Господа военные нынче со мной. – Профессор ловко залез в коляску и плюхнулся на сиденье. – Гони туда же, да скорей. На водку получишь, как всегда!

– Да мы водочку-то не пьем, господин профессор, – с лукавой улыбкой ответил возница, – чегой-то вот под микитками ныть стало. Мы этак на чаек, на чаек.

И вот понеслись за бортами повозки малорусские степи Таврической губернии, так не похожие на привычные поволжские. То тут, то там торчали выветренные каменные валуны или так похожие на них белые татарские сакли. В лица хлестал горячими песчинками поднявшийся ветер, кричащий, словно ошпаренная кошка, отчего разговор не клеился: только стоило открыть рот, как туда набивались песок и сухие травинки. Торопкову на кепи даже приклеились несколько огромных перекати-поля, делая его похожим на английского юнгу в его берете с помпоном.

Когда добрались до хутора рыбаков, уже стемнело.

Смородинов выпрыгнул из коляски, размашистым хлопком бросил в руку вознице ассигнацию и бросился обниматься со старым рыбаком, который вышел его встречать с трепещущим на ветру фонарем.