Читать книгу "Пока нормально - Гэри Шмидт"

– Можете выйти туда и сказать Джо Пепитону, чтобы он шел домой? – спросил я.

– А когда она спросит: «Тебе нравятся учителя здесь, в Ловудском приюте?», ты ответишь…

– Что они тоже дрянь.

Миссис Уиндермир посмотрела на меня. Сурово.

– Что они психи с ярко выраженными криминальными наклонностями?

Мне показалось, что мистер Грегори сейчас расплачется прямо не сходя с места, хотя волосы в пучок завязали не ему – а это, между прочим, больно.

– Ты должен говорить правильные слова! – сказал мистер Грегори.

И я думаю, что именно это его «должен» и подало мне идею, как раз в тот момент, когда мне велели поднять руки и стали надевать на меня длинное платье воспитанницы Ловудского приюта – кстати, моему пучку это явно не пошло на пользу.

– Миссис Уиндермир, – сказал я, – роль я знаю. Но наш уговор меняется.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что мы с Лил должны были получить за это Снежную Цаплю, так?

Она кивнула, слегка подозрительно.

– Если мне придется играть Хелен Бернс перед Джо Пепитоном, тогда я хочу получить еще и Краснозобых Гагар.

Миссис Уиндермир широко раскрыла глаза. Очень широко.

– Они висят у меня уже много лет, – сказала она.

Я ждал.

– Мы так не договаривались.

Я ждал.

– Они так хорошо смотрятся над камином.

– Еще лучше они будут смотреться в альбоме, из которого их вырезали, – сказал я.

Она покачала головой.

– Ни в коем случае. Ты хоть представляешь себе, сколько стоит эта гравюра?

Я терпеливо ждал.

– По рукам, – сказал мистер Грегори.

Мы оба удивились. Миссис Уиндермир посмотрела на него так, как посмотрела бы сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет.

– Это не твоя картина, Грегори, – сказала она.

– Это мой театр, моя постановка, моя репутация и мои деньги, – сказал мистер Грегори. И протянул мне руку.

Я ее пожал.

– Сейчас бы лимонного мороженого, – сказала миссис Уиндермир.

* * *

Хелен Бернс из меня получилась что надо. Думаете, я вру?

Я вышел на сцену, как Большой Эскимосский Кроншнеп. Когда Джейн Эйр подошла ко мне, чтобы взглянуть на книгу – кстати, это был «Наш городок», – я протянул ее ей в точности как надо. Когда мисс Скетчерд сказала мне, что я никогда не чищу ногти, я посмотрел на нее тихо и невинно, как Большеклювый Тупик. Когда она ударила меня раз десять веником из прутьев, я был Бурым Пеликаном: я даже не моргнул глазом, а это не так уж просто, когда вас бьют веником из прутьев, да еще раз десять. А когда мне пришлось умереть, зрители плакали. Честно. И знаете почему? Потому что я был Морской Чайкой – поэтому зрители и плакали так, как будто Хелен Бернс была их лучшей подругой.

Может быть, плакал и Джо Пепитон. Кто знает?

И мистер Грегори тоже плакал. Может быть, от облегчения. Жалко, что вы не слышали, как хлопал весь зал, когда Хелен Бернс умерла и сразу после этого опустили занавес. Когда я вернулся за кулисы, мистер Грегори поднял меня, и обнял, и закружился вместе со мной, и весь запачкался пудрой, так что пришлось сказать ему, что мне надо обратно в гримерную, потому что я не хочу оставаться Хелен Бернс дольше, чем необходимо, и не поможет ли мне кто-нибудь избавиться от этого тупого пучка?

Кстати, вы сами можете догадаться, что делала за кулисами моя мама.

Но самое лучшее было еще впереди!

Может быть, это случилось благодаря аплодисментам за Хелен Бернс. А может, благодаря моим упорным репетициям. А может, потому, что во втором ряду сидел Джо Пепитон. Но я испустил за Берту Мейсон такой вопль, что не успело первое эхо отразиться от бельэтажа, как вместе с ним завопил чуть ли не весь зрительный зал. Вот как здорово у меня вышло! Готов поспорить, что все и правда подумали, будто на чердаке театра «Роза» уже много-много лет прячут сумасшедшую и они только что слышали именно ее.

По-моему, весь остаток спектакля тоже прошел хорошо. Я провел это время, читая «Наш городок», а потом еще немного поработал над самостоятельной по Трансконтинентальной железной дороге в США, которая была уже почти закончена, несмотря на то что кое-кто не написал для нее ни одного слова, а теперь, наверное, скажет, что во всем виновата ее болезнь, которая помешала ей хоть что-нибудь написать.

Просто блеск.

Но больше всего я думал об одной книге, и о страницах, которых в ней не хватает, и о том, как я принесу эти страницы в одну библиотеку, и вручу их одному библиотекарю, и мы с Лил будем смотреть, как он вкладывает их обратно.

Я знаю, чего ждут Краснозобые Гагары. Знаю, каким будет новый впечатляющий сюрприз.

* * *

Когда мы наконец добрались до слов «Читатель, я стала его женой. Это была тихая свадьба; присутствовали лишь он и я, священник и причетник», было уже почти одиннадцать, а миссис Уиндермир надо было еще отвезти нас с мамой домой, так что мне не светило лечь спать раньше часу ночи. Но я не огорчался. Я только что проложил последние рельсы для Трансконтинентальной дороги и практически обеспечил нам с Лил Приз за Лучшую самостоятельную, и зрители вопили и свистели, а завтра я должен был вернуть мистеру Пауэллу две одюбоновские гравюры.

Что могло быть лучше?

И разве так уж важно, что зрители потребовали Автора и потом еще лет сто не отпускали миссис Уиндермир из вестибюля? Разве так важно, что она держала мою маму при себе, будто лучшую подругу?

Что могло быть лучше?

И примерно в это же время за кулисы пришел Джо Пепитон.

Честно. Джо Пепитон. За кулисы.

– Привет, парень, – сказал он.

Я посмотрел на него. На Джо Пепитона.

– Дуг, верно?

Я кивнул ему. Джо Пепитону.

– Мы с тобой кидали мячик прошлой осенью. Моя кепка еще у тебя?

Я кивнул. Джо Пепитону.

Он засмеялся. Так, как умеет смеяться только Джо Пепитон.

– Я видел твое имя в программе. Значит, это ты вопил за кулисами.

Я кивнул.

– Знаешь, парень, я чуть штаны не обмочил.

Я засмеялся. Он тоже. Я старался смеяться, как он.

– И Хелен Бернс – это тоже ты.

Мое сердце остановилось. Знаете, что это такое – «сердце остановилось»? Это когда вы думаете, что ничего не может быть лучше, и вдруг все рушится. Если вы помните, я уже давно говорил вам, что так оно обычно и бывает.

Я кивнул.

– Ага, – сказал я.

Он покачал головой. Улыбнулся – широко-широко.