Читать книгу "Найти и уничтожить - Андрей Кокотюха"

– Ну… Вот… Вы, Янис, с такой штукой разберетесь?

Даже если он и собирался ответить, то не успел.

Снаружи, с той стороны, откуда они только что пришли, ахнул выстрел.

Затем сразу же – второй.

Коротко ударил автомат.

– Что…

Полина рванулась вперед.

Замерла в движении, нелепо раскинув руки.

Латыш направил на нее ствол пистолета.

Рот улыбается, а глаза злые.

4

Поселок. Весна 1943 года. Дробот

Его разбудила ленивая ругань соседей.

Вероятно, это стало некоей местной традицией – огрызаться друг на друга по поводу того, чего ни один из арестованных изменить не мог: питания. Спекулянт Уваров талдычил, что их обязаны кормить трижды в день, раз содержат в заключении, причем советская власть – это не проклятые фашисты, гуманность проявлять обязана. Уголовник по кличке Ворон беззлобно, скорее из простого нежелания соглашаться с тем, кого считал идейным противником, возражал: если кому и положена тюремная пайка, так это ему. Он честный вор и одинаково крал при любой власти. Потому имеет больше прав на снисхождение, чем барыга, служивший оккупационному режиму.

Словесная перепалка по сути своей была глупой, смысла не имела и на выходе ничем завершиться не могла. Вспомнив немецкий лагерь, Роман отметил: есть там тоже хотелось постоянно, только о своих правах на питание никто из пленных даже не заикался. О еде вообще не принято было говорить ни с кем, и сейчас Дробот четко осознал – боялся о ней даже думать. Здесь же его сокамерники парились уже несколько дней, ожидая, по сути, когда же на них найдется хоть какая-то управа и любой, даже не совсем правильный закон. Они устали сидеть, томились бездельем да неопределенностью и не нашли другого развлечения, кроме как придумывать дурацкие поводы для вялотекущей ссоры.

Похоже, полицаю Чумакову это было привычно и утомительно. Однако до поры не встревал, только однажды бросил: мол, принесут сейчас сухари, вот рты у вас наконец и заткнутся. Как в воду глядел: вскоре после этого открылась дверь и часовой действительно выдал обитателям подвала немецкие галеты, четыре ржавых соленых рыбины, велел вынести парашу и прихватить пустое ведро – для воды. Ссора вспыхнула с новой силой: Ворон потребовал, чтобы дерьмо выносил Уваров, тот попытался кивнуть на Дробота как на новенького, но услышал в ответ категоричное: человек воевал. После чего, вздохнув, выбрался из своего угла и покорно отправился выливать отходы. Чем подтвердил очевидный вывод Романа: уголовник, привыкший в тюрьме жить по воровским понятиям, нашел для себя только одну подходящую жертву – спекулянта. Третируя Уварова, который был явно старше его, по полной блатной программе.

За Дроботом пришли, когда он уписывал третью галету, заедая ею соленую рыбу. Соли оказалось так много, что она буквально липла к губам, присыхала тонкой противной корочкой, и Роман понимал: воды не обопьешься. Но Чумаков предупредил – им приносят ведро в день на всех, и в этом на самом деле имелся смысл: меньше пьешь – меньше пользуешься ведром для параши. Стало быть, делаешь воздух в подвале хоть немного чище.

Услыхав свою фамилию и тут же увидев в дверном проеме Шалыгина, он встал, машинально сунув недогрызенную галету в карман галифе.

– Здесь!

– Здесь, здесь, куда тебе деться, – ответил Павел. – Собирайся, пошли.

– Куда? – вырвалось у Дробота.

– К стенке! – беззлобно хохотнул Ворон, и Роман, хотя и понимал, что это у вора такие шутки, все равно невольно вздрогнул. От Родимцева всего можно ожидать, в этом Дробот за последнее время уже успел убедиться.

– Хайло закрой! – строго прикрикнул Шалыгин. – Не стой, Дробот, не маячь, шевелись, время пошло.

Роман вздохнул, как-то слишком уж неуклюже развел руками.

– Ну… На всякий случай прощайте, мужчины.

– Ни пуха! – Теперь в голосе Ворона не слышалось ничего, кроме равнодушия. – Заходи, если что…

Надев картуз и натянув козырек на самый лоб, Дробот демонстративно заложил руки за спину и вышел наружу.

Солнечный свет сразу ослепил глаза, но это быстро прошло. Оглядевшись, Роман увидел прямо перед собой, у здания комендатуры, грузовик, бойца, возившегося у машины, судя по всему – шофера, чуть поодаль стояли Родимцев и какой-то офицер, расположившийся к старой усадьбе боком.

– Пошли, Рома, – сказал Шалыгин и тут же перешел на бодрую скороговорку. – Значит, штука такая. Ильич пошустрил. Тут саперы подвернулись, едут в сторону железки. Взялись доставить тебя к особистам, я сопровождающий. Должен сдать тебя и вернуться. Только я с тобой пойду.

– Куда? – не понял Роман, полуобернувшись на ходу.

– Ты иди, на меня не гляди. Слушай дальше. У Ильича, сам знаешь, свои заскоки. Его понять можно, видал, как у нас все обернулось. Я с ним с прошлого лета воюю, скажу так – у него это первый провал. Плюс он про тебя какие-то данные запросил и получил… В общем, ничего не поменяешь, Полинка еще…

– А Полина тут причем?

Теперь Дробот говорил, не оборачиваясь. Он прошли уже половину расстояния, отделявшего их от грузовика и двух офицеров.

– При том. Я тебя предупреждал, нет? В лесу тогда, забыл разве?

– Глупости, Павел. Еще ревность тут приплети…

– Ничего не глупости, Рома, для Ильича все до кучи срослось. Я потому с тобой в Особый отдел, Дробот, и пойду. Я не Ильич, хотя с ним многое прошел. Потому вижу все и соображаю кое-чего. Скажу там, в Особом отделе, пару нужных и правильных слов кому надо. А говорить я, Рома, ох как хорошо умею! Ты не думай, меня товарищ Строкач лично знает.

– Ну, если сам товарищ Строкач… Спасибо, конечно, Паша. Не поможет, раз Родимцев так мною проникся, но все равно – спасибо.

– На здоровье. Пригодится тебе здоровье еще, Дробот. Прорвемся, не дрейфь, не везде дуроломы сидят. Разберутся.

Возражать не хотелось. Роман все-таки до последнего пытался убедить себя в непременной победе логики над эмоциями. Хотя и понимал: гибель отряда особого назначения нужно на кого-то списать и как-то объяснить немецкими происками перед начальством.

Они подошли к Родимцеву. Тот смерил арестованного взглядом, полным какого-то нескрываемого торжества.

– Я говорил тебе, что так будет, боец.

Шалыгин положенным жестом бросил руку к пилотке.

– Товарищ комендант, арестованный Дробот по вашему приказанию…

Когда капитан заговорил с Дроботом, офицер, стоявший рядом с Родимцевым, стал поворачиваться лицом к подошедшим. В тот момент, когда прозвучала фамилия арестованного, человек в форме старшего лейтенанта встретился с Романом взглядом.

– Дерябин, – спокойно, словно так и должно случиться, проговорил Дробот.

Шалыгин не закончил фразу.