Читать книгу "Вечер в Венеции - Полина Поплавская"

«Господи, дай мне силы, чтобы доиграть до конца! – мысленно взмолился он. – Я не могу больше держать ее в объятиях, видя эти глаза, в которых таится страх! И я должен ей помочь!» Он заставил себя перевести взгляд на перстень.

– Ваша работа дорого стоит, – с трудом сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал сдержанно. – Мне нужно несколько дней, чтобы собраться со средствами. Вы смогли бы немного подождать?

– Конечно. Можете не торопиться. И если есть необходимость, забирайте перстень прямо сейчас. Я вам доверяю.

Но Луиджи покачал головой, снял перстень и некоторое время рассматривал его на своей ладони. Потом он слегка сжал руку Божены и, поднеся ее к своим губам, чуть слышно произнес:

– Я хочу расплатиться с вами сполна. Божена, услышав это, чуть не отдернула руку, но, взглянув ему в лицо, увидела, что он уже вежливо улыбается ей, будто ничего и не говорил мгновение назад.

– Что, простите? – растерянно пробормотала она.

– Спасибо. Я думаю, что смогу не тянуть с оплатой. – И он бережно, словно держал в пальцах живой цветок, протянул перстень Божене. – Прощайте.

И ни слова больше не говоря, Луиджи, уже успевший изучить дом Божены, вышел из мастерской.

Вскоре она услышала, как за ним закрылась входная дверь.

Божену так напугал этот визит, что впору было опять идти к священнику. Но она понимала, что не сделает этого. «Решила довести все до конца – найди в себе силы», – сказала она самой себе и вдруг, рыдая, опустилась в кресло, в котором только что сидел Луиджи. Несмотря ни на что, ей не хотелось, чтобы он уходил.

Время шло, а Луиджи не появлялся.

Божена пыталась отвлечься от ожидания: она гуляла, ходила по магазинам, покупая какие-то вещицы для дома, а однажды вечером даже попробовала вязать – и вскоре в Прагу отправилась посылка, наполненная подарками для Богумила: очаровательными пинетками в форме рыбок, вязаными кофточками, ползунками. Напоследок Божена придумала и связала огромную пчелу, которую можно было повесить в детской или использовать как подушку. На это ушло много черной и желтой пушистой пряжи, которую она несколько раз подкупала в небольшом магазине. Она специально выбрала дальний магазинчик и ходила туда раз в несколько дней: это тоже помогало развеяться.

Когда вязать надоело, Божена решила, что ей надо заняться своими нервами, и вообще подумать о здоровье. Она начала рано вставать, еще в постели включая свою любимую музыку – дивертисменты Моцарта, и шла принимать холодный душ. Затем, медленно выпив стакан сока на пронизанной солнцем или жемчужно-матовой от утреннего тумана веранде, одевалась по-спортивному и выходила на набережную. Спортивный стиль Божена открыла для себя недавно и теперь радовалась тому, как молодо и подтянуто ощущается ее тело под модной яркой тканью. А потом садилась на пароход и добиралась до Лидо.

Море успокаивало и ободряло. В погожие дни она наблюдала за тем, как прилив посылает на берег невысокие, длинные, равномерно набегающие на холодный зимний песок волны. Затем завтракала на террасе одного из многочисленных пансионатов, разбросанных по побережью. Она облюбовала этот пансионат из-за скрипача, который по утрам играл на продуваемой свежим воздухом террасе. Когда высокий скрипач с выразительным и нервным лицом прижимал хрупкую скрипку к своему плечу, Божена замирала: музыка и море врачевали ее душу, но они же заставляли с тревогой и надеждой думать о том, что Луиджи вернется, обязательно должен вернуться…

Когда же холодный зимний ветер пронизывал Венецию насквозь и трепал воду в каналах, как лохмотья старой нищенки, Божена, чтобы не оставаться наедине со своей тревогой, шла в недавно открытый ею для себя солярий на соседней улице. Раньше она никогда не пробовала посещать подобные места. Но теперь ей нравилось заботиться о себе, о своем теле, помнившем ласки мужчины, встречи с которым она так жаждала и так боялась. Божена с удовольствием плескалась в бодрящей голубоватой воде бассейна, где играла с перламутровым мячиком и плавала на спине, а потом отдавала свое тело сильным и умелым рукам массажистки, ощущая все это как подготовку к новой встрече с Луиджи, о котором она, не привыкшая проводить столько времени в праздности, думала теперь почти непрерывно.

* * *

А ему, чтобы приблизить желанное объяснение с Боженой, оставалось только одно: добыть деньги. Но как заработать такую сумму в венецианское межсезонье? Для этого нужно было придумать что-нибудь совершенно из ряда вон выходящее, какой-то абсолютно сногсшибательный сюжет… А потом, пользуясь хорошей репутацией на телевидении, он мог бы попытаться заключить контракт не с местной, а с национальной телекомпанией – и тогда все будет хорошо! Луиджи не сомневался в успехе. Ведь даже одного гонорара, полученного в Риме за удачный репортаж, было бы достаточно, чтобы выкупить перстень. Правда, нужно еще привести в порядок его холостяцкую квартиру – просторную, светлую, но необыкновенно запущенную после отъезда матери.

…Время шло. Каждый вечер, закончив работу на студии, он отправлялся на поиски своей удачи. Многочасовые прогулки по городу, успевшие за последние дни стать привычным для него моционом, Луиджи неизменно завершал недалеко от дома Божены, словно желая еще больше растравить себя – но при этом и подзадорить близостью той, которая наполняла всю его радостно-разнузданную простодушную жизнь совершенно иным, блаженным смыслом.

И в этот раз, заранее наслаждаясь тем, что и сегодня вечером он увидит окно Божены, обычно занавешенное в эти часы полупрозрачным нежнейшим газом, а не закрытое наглухо ставнями, Луиджи двигался совсем с другой, не разведанной им еще стороны. Вот уже несколько часов он, на первый взгляд беспорядочно кружа, неторопливо прогуливался по городу, пряча лицо в ворсистый воротник светлого пальто, которое он любил надевать тогда, когда его плечо было свободно от не щадящего добротную одежду ремня видеокамеры – в ином случае он не мог позволить себе ничего, кроме кожаной куртки, если, конечно, в Венеции стояли редкие для Италии холодные дни. И вдруг его взгляд привлекла необычная, видимо совсем недавно появившаяся вывеска: «ФЕЛЛИНИ» – крупно, белым по черному, надпись горела, подобно кадрам на обрывке гигантской кинопленки, с зияющими пробоинами перфорации по краям; и эта пленка как бы выматывалась из еще более огромной старомодной катушки и тянулась к колесу светящейся бобины, тоже составленной из букв, которые складывались в слово «ресторан».

И, почувствовав приятный зуд в уже готовом разыграться воображении, Луиджи толкнул тяжелую, обитую чем-то вроде жести и совершенно непрезентабельную на первый взгляд дверь, – и попытался войти. Но на входе его не очень-то вежливо остановил странно одетый швейцар – в полутьме Луиджи успел разглядеть, что на нем не обычная ливрея или форменный костюм, а что-то беспорядочно свисающее вдоль тела, кажется, полосатое, – и заявил, что вход в их заведение сеньорам разрешен только с сеньоринами.

После столь странного заявления у Луиджи мелькнула сумасшедшая мысль: а не пригласить ли ему Божену, которая жила так близко отсюда и, наверное, сейчас была дома. Но через мгновение он отказался от своей идеи – время для объяснения с Боженой еще не пришло…