Читать книгу "Набор фамильной жести - Ирина Алпатова"

– Спасибо. Значит, она не возражает, чтобы вы нас выгуливали.

– Нет, не возражает. Только это не важно. – Ленский недоуменно поднял бровь. – То есть хорошо, что не возражает, но ничего не решает, я бы все равно пошла. – Все-таки по телефону говорить было куда легче.

Ленский наклонился за какой-то палочкой и бросил перед собой. Чипс радостно бросился за ней и приволок хозяину, тот снова бросил. В следующий раз, когда Чипс вернулся с добычей в зубах, они наклонились к нему оба. Распрямляясь, Паша стукнулась виском, а Ленский подбородком.

– Один-один, – объявил Ленский и вдруг отвел Пашину руку от ушибленного виска и поцеловал его. Как будто делал это сто раз. У Паши чуть-чуть потемнело в глазах и, кажется, в голове. Главное, сделать наконец то, что давным-давно хотелось, и она встала на цыпочки и поцеловала Ленского в подбородок.

– Два-два, – прошептала она.

Ей оказалось мало этого совсем короткого поцелуя, и Ленскому, к счастью, тоже, потому что он перехватил ее губы своими и уже не отпустил.

Они не слышали, как Чипс возмущенно тявкнул, требуя продолжения игры. И тогда он плюнул на них и на, в общем-то, надоевшую палку и занялся другими насущными делами. А эти… ну пусть себе целуются.

Конечно, если бы Чипс знал, что они будут заниматься этим всю прогулку и весь вечер, и эта девчонка окажется у них дома, и они не будут обращать на него никакого внимания, а только целоваться, как ненормальные, и его, Чипса, хозяин не пустит в свою спальню, он, может быть, и стал бы возражать. Хотя и это вряд ли – они все равно ничего не слышали и не видели. Спасибо, хоть покормили, и то с опозданием, когда сами стали пить кофе в паузах между обниманиями. Тьфу! Чипс презрительно чихнул.

– Да, дорогой мой, я знаю, что он замечательный реставратор, но все равно ужасно нервничаю. – Тетя вовсю флиртовала с Ленским по телефону, и Паша ждала, пока голубки наворкуются. Потом, может быть, и у нее будет возможность поговорить с «Андрюшенькой». – Я очень волнуюсь, – повторила тетя и покосилась на старинный серебряный портсигар, подарок Ленского. Ну конечно, она умирала от желания курить, но разговора не прекращала. Паша терпеливо ждала своей очереди и, как выяснилось, совершенно напрасно.

– Да, мы ждем. – Тетя положила трубку на место и бодро потрусила на балкон предаваться пороку. Паша посмотрела ей вслед, потом на телефон и лишь пожала плечами. Ничего себе, про нее никто даже и не вспомнил, эти двое совсем обнаглели. Хотя, если говорить серьезно, на самом деле тетя нервничала не на шутку. Ладно, решила Паша, она позже все выспросит у тетиного любимчика.

– Детка, я хочу сделать тебе подарок к свадьбе. Только я не могу ждать и вручу его сегодня.

– Тетя Геля, спасибо огромное, но я уже просто утопаю в твоих подарках.

– И это совершенно нормально, я наверстываю упущенное. Только это будет мой главный подарок. – Тетя сложила ладони лодочкой и переплела пальцы. Она теперь запросто могла это проделывать, потому что Ленский привез какое-то чудодейственное лекарство, и тетя буквально воспряла. Суставы на руках были по-прежнему припухшими, но больше не причиняли ей острую боль.

Недавно Паша почувствовала в квартире специфический запах, кажется, пахло какой-то химией, причем, судя по всему, именно из тетиной комнаты. Она подошла к дверям и снова принюхалась: с чего это тетя Геля вдруг надумала «химичить»? Постучать и спросить, предложить свою помощь? Что-то Пашу остановило, и очень вовремя. Примерно через час тетя вышла из своей комнаты и плотно прикрыла за собой дверь. У нее был вид… пожалуй, небрежно-независимый. Она о чем-то заговорила с Пашей, и тон тоже был такой легкий-легкий. Скоро Паша поняла – тетя пыталась тайком ото всех писать. Наверное, что-то получалось не так, как ей хотелось, и тетя упорно делала вид, что, собственно, «ничем таким» не занимается. Запах краски и растворителя витал в воздухе, но его никто не замечал, даже вездесущая Шура.

И вот теперь она длинным звонком позвонила в дверь и объявила с порога:

– Геля, пришли уже!

Никакой метлы в руках у Шуры, естественно, не было, но все равно Паше показалось, что их домашняя Яга разметает путь перед Ленским и двумя дядьками, шедшими следом. Дядьки осторожно несли завернутое нечто, очень напоминавшее картину. Завершал процессию Чипс. Паша вспомнила похожую, хотя и с другими участниками, сцену, и в груди у нее похолодело. Потому что она вдруг ясно поняла – это та самая картина. Зачем ее принесли сюда?! Конечно, ее написал великий дед, но…

Тетя Геля так и держала ладони сложенными и время от времени подносила их к губам, точно отогревала.

– Паша, деточка, иди пока к себе или ну хоть на кухню, что ли. Мы тебя позовем.

Паша не хотела подарка. Пусть картина висит на стене, если тетя так хочет, но делать из этого целый спектакль и поручать вторую главную роль ей, Паше… Первая роль, безусловно, принадлежала портрету. Паша в смятении топталась в дверях, пока Ленский не выпроводил ее, предварительно чмокнув в затылок. Паша пыталась задержать его и объяснить, но не смогла сказать ничего вразумительного, а все повторяла:

– Андрюша, я не хочу, Андрюша, ты не понимаешь…

Ленский и в самом деле ничего не понимал и понимать не хотел, он покачал головой, крепко Пашу поцеловал, бесцеремонно затолкал ее в комнату и ушел руководить процессом. Все. Господи, что же ей делать?

За стеной немного погремели и постучали, и Паша вспомнила свою первую встречу с портретом, и то чувство сладкой щемящей боли, которое испытала тогда. Пусть бы все это так и оставалось воспоминанием, но нет… За рабочими закрылась дверь, и в квартире стало тихо. Паша ощущала себя горе-артистом, которого вот-вот позовут на сцену, а он не знает ни одного слова из своей роли. И вообще она не умеет играть, она все провалит и огорчит тетю. А Ленский снова ничего не захотел слушать и, обняв ее за плечи, потянул за собой.

Да, на стене висел тот самый портрет. Но нельзя было смотреть только на лицо отца, не получалось, и Паша, коротко вздохнув, взглянула и на маман. Только в кресле сидела не она. Паша тихонько ахнула и смутилась – зачем это было делать? Отец и она, Паша… И в следующую секунду поняла – да нет же, отец и… мама. Эта хрупкая темноволосая женщина была ее мамой.

Тихо пела виолончель, и женщина тоже прислушивалась к этим звукам. Карие глаза смотрели устало и нежно, едва заметно улыбались по-детски пухлые губы. «Я тебя люблю», – беззвучно прошептали они. Паша шагнула ближе и остановилась, невольно повторив тетин жест – подняла к губам сложенные ладони и подышала на них, потом оглянулась. В комнате, кроме нее, никого не было, то есть они остались втроем – мама, отец и она, Паша. Сейчас родители были вместе, и так для Паши будет теперь всегда. И она не будет плакать, эта ледяная заноза, сидевшая в сердце, тает, тает… совсем растаяла и пролилась слезами.

Паша вздрогнула и взглянула вниз. Чипс, сидевший, оказывается, возле ее ног, чихнул и теперь серьезно смотрел на Пашу. Он был тронут, он был восхищен. Ну да, все правильно, вон их сколько у Паши, родных и любимых: родители, Ленский, тетя Геля. Теперь у нее есть всё, даже собака. Чипс снова чихнул, он был с ней совершенно согласен.