Читать книгу "Малавита 2 - Тонино Бенаквиста"

— Как меня зовут, Бен?

Он протягивает мне паспорт, потрепанный, но еще пахнущий клеем.

— Кристиан Мэлон? Если какая-нибудь девица спросит, скажу Крис.

Вот моя новая личность, постараюсь сохранить ее как можно дольше. И, вероятно однажды — не знаю где —. кто-нибудь споткнется о могильный камень с надписью: «Здесь покоится прах Кристиана Мэлона».

— А хаза?

Место, где я смогу приземлиться на несколько месяцев, чтобы войти в местный ритм. И снова исчезнуть. Опять. Я теперь эксперт по этой части — после двенадцати-то лет Уитсека. Наивысшее мастерство — это когда ты становишься не похожим ни на кого, как все эти люди, мимо которых мы проходим на улице, даже не замечая. До такой степени, что все поймут, что ты жил, только когда тебя уже не станет. Так что, даже если мне захочется взглянуть, насколько выше стали дома за время моего отсутствия, мне все равно придется какое-то время ходить, уставив глаза себе под ноги.

— Не понимаю, какого черта тебя несет в какой-то рыбный порт? Ты бы мог вместо этого отлично повеселиться в Вегасе.

Есть вещи, которых не понять даже племяннику. Лас-Вегас не то место, где начинают свой великий американский роман, а совсем наоборот. Наоборот — это Нантакет.

— Я обошел этот твой дурацкий остров за три часа. В конце концов я отыскал тебе там хазу — полный пансион, все удобства. Хозяйка любит потрепаться, зато лучше всех готовит каменного окуня.

Хорошо бы узнать, будут ли федералы заводить волынку с операцией Манцони. Нужен я им еще или нет? Посадить меня — значит, приговорить к смерти; и двух часов не пройдет, как меня найдут на нарах с осколком зеркала в яремной вене. Сцапать меня снова, чтобы я продолжил закладывать — почему нет? 3 одном можно быть уверенным: опция «оставить Манцони в покое» у них не предусмотрена.

Я кладу на стойку сотню, чтобы бармен подливал нам «Джека», не дожидаясь, когда мы его попросим. И почему он тут вкуснее, чем во Франции?

— Сколько там еще в наличии, Бен?

— Двадцать пять пошли на Ласло, пять я взял себе на расходы, так что тебе остается двадцать тысяч.

Я никогда не забывал про него, этот мой загашник. Зо времена процесса одним из немногих, кто порадовался моему исчезновению в программе Уитсек, был этот старый жулик Элви Меткалф, самый крутой букмекер Иллинойса, которому я оказывал кое-какие услуги: пугнуть владельца лошади, пошантажировать тренера, дать на лапу жокею — обычное дело. Потом ФБР село мне на хвост, и Элви так и не успел выплатить причитавшиеся мне пятьдесят тысяч баксов. Когда понадобилось заплатить Мистеру Дито, я привлек к этому делу Бена. Вычислить Элви не составило труда, он открыл гигантский магазин для умельцев в пригороде Чикаго. Пятьдесят тысяч для него — пустяк, Бену даже не пришлось ему угрожать, он только сказал — так, смехом, — что ему не придется долго искать материалы для взрыва его магазина — все, что ему понадобится, он в магазине и возьмет. Элви без разговоров выложил денежки. Даже был рад, что с него не спросили процентов за десять лет.

С этими двадцатью тысячами я продержусь какое-то время в Нантакете.

Ну вот, теперь, когда все дела улажены, можно спросить, как поживает мой дорогой племянничек. Чем старше он делается, тем больше становится похож на Манцони.

— Бен, ты подыскал мне племянницу или нет?

Это наша старая шутка: «Если однажды ты захочешь сделать предложение женщине, не забудь, что одновременно ты готовишь мне племянницу, так уж постарайся, чтобы она соответствовала». Но он никогда не любил болтать на эти темы.

— Да встретил я тут одну, Цио.

— Это серьезно?

— Еще не знаю, непросто всё…

— Что — непросто? Что тут может быть непросто? Она что, замужем?

— Нет, но есть сложности…

— Сложности? Какие сложности? Нет, ты выведешь меня из себя. Ты мужчина, она — женщина, вы оба свободны, что тут сложного?

— Она считает меня порядочным. То есть другом.

— Кем-кем?

— Другом…

— Что за фигня?

— Мы провели несколько ночей у нее дома. 3 самый первый раз она сказала: «Ты один из немногих мужчин, с кем постель не превращается в банальный трах». Что мне было после этого делать?

— Поставить ее раком и трахнуть, идиот.

— Мне так страшно было сделать что-то не так, увидеть разочарование в ее глазах… А на вторую ночь она меня убедила. Я засомневался, подумал: может, и правда это бывает — дружба между мужчиной и женщиной, и что я сделаю страшную глупость, если положу руку ей на бедро. Знаешь, когда я вижу, как она спит, вся такая закутанная в одеяло, такая одинокая, я уже ничего не могу сделать.

Двенадцать лет я не был на родине… Издали я следил за трудностями, которые переживали Соединенные Штаты. Империю трясет до основания, как ее только не склоняют в мире, где только не размахивают антиамериканскими лозунгами, не жгут звездно-полосатого флага. Я все пытался понять — почему, но так и не мог найти убедительных доводов. До сегодняшнего вечера, до этого жалкого разговора с племянником. Если мужчина, в чьих жилах течет горячая кровь Манцони, хорош собою, да еще, к тому же, муж и отец что надо, — если такой мужчина попадается на эту фигню, как тут удивляться, что дела у Америки совсем плохи?

— Цио, сейчас я задам тебе вопрос, на который пока еще никто не ответил: мужчины и женщины, это одно и то же или что-то совсем разное?

Он прав, никто не смог дать объяснения этой величайшей тайне мироздания, даже самые блестящие умы, даже Мелвилл. И не Джанни Манцони, не Фрэнку Уэйну, не писателю Ласло Прайору, ни даже только что появившемуся Кристиану Мэлону в Грин-Еэй, штат Висконсин, отвечать на этот вопрос. Но попробовать стоит.

— Глупым подростком я думал: мужчины и женщины — это не одно и то же. Мы, мужики, ищем только, куда бы засунуть свой член. Эта уже согласна, с той придется немного поработать и т. д. А они, женщины, каждый раз, как встречают мужика, думают, он это или не он, в смысле тот самый, единственный. Нам подавай бабу, а им — любовь. Вот как я думал.

Болтая всю эту фигню, я чувствую, как «Джек Дэниэлс» входит в свою наилучшую стадию — он как бы укладывает меня на воздушную подушку и включает автопилот.

— А потом ты становишься взрослым и говоришь себе: мужчины и женщины — это совершенно одно и то же. Нам нужно одно и то же. Работа, чтобы хотелось вставать по утрам, и дом — чтобы хотелось туда возвращаться вечером. А еще встретить кого-нибудь, чтобы думать о кем, когда его нет, и чтобы его хотелось трогать, когда он рядом. Так что вот, похожи мы.

Где бы ты ни был, в Грин-Бэй, или в Париже, или в какой-нибудь жуткой жопе, с «Джеком» всегда наступает такой момент, когда тебе становится все равно, где ты.

— Затем проходит еще несколько лет, и ты понимаешь, что между мужчиной и женщиной нет ничего общего. У них, женщин, есть живот, и все вертится вокруг этого. Говори что хочешь, но все они хотят давать жизнь, рожать, если понадобится, без твоего участия. А ты, ты думаешь: эх, был бы я кем-нибудь другим, только не этим чертовым многодетным папашей!