Читать книгу "Иерусалим - Денис Соболев"

Я не был у Саши уже несколько месяцев; но мы часто виделись с ним в городе, и пару раз он заходил к нам домой. Впрочем, за это время его квартира ничуть не изменилась; она была похожа на его комнату в общежитии, но только разросшуюся до чудовищных размеров и окостеневшую. На самом деле наши комнаты в университетском общежитии мало чем отличались; мы покупали похожие книги, одинаково разбрасывали вещи и получали одинаково бесполезные подарки. Но с тех пор я стал старше, научился думать не только о себе, но и о других, не раскидывать свою одежду по квартире, прятать все то, что может оказаться опасным для ребенка, покупать в первую очередь те вещи, которые нужны семье, а не крокодилов из черного дерева или книги, которые никто и никогда не будет читать. Сашина же квартира была зримым воплощением инфантилизма как осознанного образа существования; среди книг, принцип подбора которых мне давно уже не был понятен, были расставлены гипсовые статуэтки и деревянные маски, чугунные кольца и деревянные ложки, старые курительные трубки, потускневшие фарфоровые вазочки и даже плюшевые звери. На стене рядом со вполне достойными картинами висели два аляповатых сувенирных меча. Не могу сказать, что в этом не было ничего привлекательного; и все же я хорошо понимал — для Саши этот растущий и все более самодостаточный хаос постепенно заменил то, что для любого человека должно быть значительно более важным. И к тому же с годами всего этого становилось все больше.

Мы поздоровались, постояли у входа, посмотрели друг на друга, потом сели; Саша вскипятил чайник. Посмотрев на разбросанные ксероксы с формулами, я спросил его о том, как продвигается статья, куда он собирается ее послать и есть ли шанс получить на кафедре еще полставки. Он спросил меня о работе, об Иланке, об Ане; я ответил ему, что у нас все хорошо и мы уже скоро пойдем работать. Зазвонил мобильник; я сообразил, что оставил его включенным и, не отвечая, сразу же выключил, так как я бы выключил его во время заседания; потом украдкой посмотрел на часы. Саша проследил за моим движением и налил еще чаю.

— Так что же у тебя произошло? — спросил он.

— По-моему, просто устал, — сказал я неуверенно, — непрерывно работаю. На ребенка нужно много денег, а Аня давно дома. Две машины. Да и наша квартира недешево стоит — ты же знаешь.

Саша кивнул, у него никакой машины не было вовсе, потом отхлебнул еще чаю. С сомнением посмотрел на меня; но я решил быть с ним искренним, иначе все это уж и совсем не имело никакого смысла.

— Да и вообще, как-то не очень себя ощущаю, — добавил я.

— А как именно?

Он снова поднял на меня глаза, и в его взгляде я увидел если не насмешку, то вполне ощутимую иронию. Это была не та реакция, которой я ждал от друга, к которому пришел за помощью. Но я не был в этом уверен; возможно, что хорошо его зная, я с самого начала был готов к чему-то подобному.

— Слушай, ты можешь меня выслушать? — спросил я.

— Да, и постараюсь помочь, — сказал он и снова посерьезнел.

Я рассказал ему о том, что у меня, кажется, нервное переутомление, о том, что я подолгу не могу уснуть, и главное — о повторяющихся снах, точнее — об одном сне. Саша попросил его пересказать; и пока я рассказывал, он изумленно, не опуская глаз, смотрел на меня. Я почувствовал, что начинаю злиться; я пришел к нему, чтобы поговорить как с другом, а не для того, чтобы выступать в роли подопытной морской свинки.

— И что это были за имена? — спросил он; но спросил так, как будто не задавал вопрос, а просто ждал подтверждения.

— Ну просто имена. Абсолютно бессмысленные сочетания звуков.

— Тогда почему ты решил, что это имена?

На этот вопрос у меня не было ответа, да и, кроме того, мне казалось, что он не относится к делу. Впрочем, в них было нечто, что наводило на мысль о том, что это именно имена; но я совершенно не понимал, что конкретно. К тому же в его вопросах не было ни тени понимания или участия; это были вопросы математика, обнаружившего забавный логический парадокс. Я разозлился еще больше и уже был готов признать, что счел их именами по ошибке, когда сообразил, в чем дело. Все эти слова имели один и тот же суффикс, который на иврите может быть только у имени: «Рафаэль», «Габриэль», «Узиэль» и тому подобное.

— Ты можешь вспомнить хоть одно из этих имен? — спросил Саша.

— Нет, — твердо сказал я, собираясь сменить тему.

— Но все они кончались на «эль»?

— Да, я же тебе сказал.

— Сериэль, Баракель, Эзекеэль?

— Да, как-то так, — сказал я изумленно, на секунду забывая о подступающем раздражении, — какая-то такая тарабарщина. Ты их классно придумываешь; из тебя получился бы отменный филолог.

— Самсовель, Аракиэль, Кокабель, Армарос…

— Минус один. Я же тебе сказал, все кончались на «эль», так что Армарос отменяется.

— А может ты просто не услышал? Армарос, Шемхазай. Хотя что я говорю, какой Шемхазай.

«Вот и расплата за глупость», — подумал я и добавил уже вслух:

— У тебя очень хорошо получается.

Я неожиданно понял, что давно уже так не злился. Но Саша все не мог успокоиться; сделав особенно серьезное лицо, он спросил меня, не было ли в этом списке того имени, которым меня назвали у его тети.

— Которым назвали тебя, — поправил его я, так же, как поправлял его и раньше, когда речь заходила об этом странном имени. — Нет. Никакого Азаэля там не было.

— Это очень странно, — сказал он, — этого не может быть.

Я вдруг понял, что он имеет в виду. Я знал, что помимо математики он много занимался психологией, но не подозревал, что его познания остались на уровне фрейдизма из популярных брошюр.

— Не надо искать в моих снах детское воспоминание, ставшее, как это называется, «структурной основой сна». Как видишь, я тоже умею изъясняться на этом тарабарском жаргоне.

Он снова изумленно посмотрел на меня, и в его глазах появилось нечто, похожее на раскаяние. Может быть, даже горечь.

— Но ведь ты пришел узнать у меня, что этот сон значит, — сказал он.

— Нет. Я всего лишь пришел к другу. Возможно, бывшему. Но уж никак не к психоаналитику.

Это была чистая правда. К психоаналитику я бы не пошел ни при каких обстоятельствах. В отношении психоанализа у меня, как и у любого интеллигентного человека, не было сомнений; эта нелепая лженаука, обращенная к самым примитивным инстинктам западного обывателя и дающая единое чудодейственное объяснение для всех проявлений человеческой жизни, меня никогда не занимала.

— Но ведь ты же пришел узнать, что значит этот сон.

— Хватит, — ответил я и встал.

— Подожди, — сказал Саша, берясь за заварочный чайник, — я только начну, и ты сам все вспомнишь. Ты не можешь этого не знать.

Ага, «подсознательное». Похоже, меня скоро просветят про «Эдипов комплекс». Это было уж слишком, и я почувствовал, что мое бешенство готово вырваться наружу.