Читать книгу "Крепость - Михаил Михеев"

Вдребезги разлетелся кормовой мостик. Надстройки украсились рваными дырами. Вся кормовая часть была охвачена огнем, от чего за кормой "Асамы" растекался дымный шлейф, а кормовая башня временно прекратила огонь — ее артиллеристы просто не видели цели. Вместо свежего воздуха вентиляторы с хриплым, как у астматика, ревом затягивали в недра машинного отделения жирные, вязкие клубы, от чего задыхались и топки, и люди. Верхнюю часть кормовой трубы оторвало взрывом, и она, прокатившись по палубе и сметя оказавшихся на пути людей, заклинилась между вздыбленными от взрывов листами палубы и замерла.

Несмотря на все это, "Асама" пока что сохраняла ход и сдаваться не собиралась. Внизу, у раскаленных топок, сновали туда-сюда кочегары — никому не требовалось объяснять, что от того, сохранит ли корабль ход, зависят их жизни, и они, казалось, не чувствовали усталости. Время от времени, когда аварийным партиям удавалось немного сбить пламя, глухо ревели башенные орудия — и не всегда впустую. Штиль нивелировал преимущество "Рюрика" в качестве более устойчивой артиллерийской платформы, а дистанция уже сократилась, благодаря чему процент попаданий закономерно возрос. Бахиреву даже пришлось немного сбросить ход и слегка отстать, чтобы не получить лишних повреждений. И все же риск для закованного в практически непроницаемую для японских фугасов броню "Рюрика" оказался невелик.

Примерно через полчаса после начала боя "Асама" начала, наконец, замедляться. К тому моменту огонь распространился почти до носовой части корабля, стремительно растекаясь по палубе. Начался пожар в угольных ямах. Температура пламени в них была столь велика, что плавился металл. Уцелела только одна труба, воздухозаборники были смяты, превратившись в изорванные и перекрученные куски металла, и тяга, а вместе с ней и давление в котлах, упали. С треском взрывались поданные наверх снаряды для шестидюймовок, калеча людей и выворачивая наизнанку бортовые казематы. Как ни странно, кормовая орудийная башня не пострадала, но вести огонь ей было уже нечем — из-за пожара в трюме пришлось затопить погреба. Прямым попаданием раскололо перо руля, и теперь японский крейсер был практически лишен управления. Любые попытки сманеврировать при помощи машин и ввести в дело носовую башню легко парировались, и русский крейсер удерживал стратегически выгодную позицию. В боевой рубке "Рюрика" Эссен, глядя на агонизирующий корабль, мрачно сказал:

— Ну вот, сколько веревочке не виться…

— Да уж, — Бахирев выглядел довольным. — Еще несколько минут, и…

Нескольких минут у них не оказалось. Вбежал вестовой и доложил об обнаружении на горизонте дымов. Бахирев с Эссеном вышли на мостик, благо огонь со стороны "Асамы" окончательно прекратился и можно было не опасаться шального снаряда, несколько минут внимательно наблюдали за морем в бинокли.

— Похоже, японцы, — Бахирев первым нарушил молчание. — И это — броненосцы. Идут прямо на нас.

— И как только нашли, — зло скривился Эссен.

— Довольно просто, это японское корыто дымит так, что все небо заволокло, да и орудия у нас тоже не шепотом разговаривают, издалека слышно. Может, это все же наши?

— Наши… — на сей раз улыбка адмирала была, скорее, презрительной. — Ты сам вспомни, сколько раз мы с тобой после гибели Витгефта в море выходили?

Бахирев вздохнул:

— Проклятие, как невовремя. Ладно. Мы еще поиграем…

Набрав ход, "Рюрик" настиг "Асаму" и всадил японцам под корму самодвижущуюся мину. Правда, выпустил он две, но вторая прошла мимо отчаянно пытавшегося уклониться крейсера, отброшенная струей воды из-под винтов. Зато вторая эффектно взорвалась, снабдив картинку всеми приличествующими случаю атрибутами, как-то вспышка, грохот, брызги воды до верхушек мачт… Крейсер сразу осел на корму, а нос, увенчанный тараном, напротив, задрался вверх, и Эссену с Бахиревым, опытным морякам, стало ясно — корабль уже не жилец. Жаль, нельзя было полюбоваться на то, как он идет ко дну. Японская эскадра быстро приближалась, очевидно, кочегары старались изо всех сил, заставляя машины трудиться с полной отдачей. Еще немного — и вражеские корабли выйдут на дистанцию, с которой их орудия смогут открыть огонь. Связываться с ними не хотелось, все же погреба трех башен были изрядно опустошены. С одним противником еще туда-сюда, можно повоевать, но выходить против полнокровной эскадры "Рюрику" было противопоказано. Особенно учитывая, что кое-какие повреждения он все же получил, а с одним из пожаров, то затухающем, то вновь разгорающемся, справиться не могли до сих пор. Винты крейсера вспенили воду, и корабль, без особых усилий развив недостижимые для японцев двадцать узлов, исчез, растворился в морских просторах. Его пытались преследовать, но до ночи оставалось не так уж много времени, и "Рюрик" легко оторвался от преследователей, тем более, они были заняты спасением экипажа "Асамы" и, убедившись в невозможности догнать русских, достаточно быстро отстали.

Как ни странно, на этой ноте история боя не закончилась. Для русских еще долгое время оставалось тайной, что "Асама" не затонула, несмотря на огромную подводную пробоину и обширные затопления. Взрывом крейсеру оторвало оба винта, разрушило валы, но переборки все же выдержали напор воды, и команда отказалась покинуть корабль. На помощь экипажу упорно держащейся на плаву "Асамы" были высажены аварийные партии с других кораблей, и общими усилиями им удалось справиться с пожарами и подкрепить опасно выгибающиеся переборки, а также осушить погреб кормовой башни, что позволило чуть уменьшить дифферент. Борьба за живучесть крейсера продолжалась до самого утра и закончилась победой человеческих упорства и храбрости над законами физики. К тому же, повезло с погодой, штиль держался на удивление долго. Обгоревший и почерневший до неузнаваемости, глубоко осевший в воду корабль удалось отбуксировать в Дальний, где под корму завели пластырь и откачали воду из затопленных отсеков. Впоследствии корабль перевели в Нагасаки, но до самого конца войны в строй его ввести так и не удалось. Практически все повреждения были поправимы, благо ремонтные мощности Японии оказались даже избыточны, однако изготовить валы можно было только в Европе или САСШ, а в условиях войны заказ их был мало того, что избыточно дорог для и без того задыхающейся экономики островного государства, так еще и политически трудновыполним. Одно дело контрабанда на уровне частных фирм, и совсем другое — выполнение прямого военного заказа. Скандал мог оказаться страшным, и потому японцам деликатно отказали. Выведенный из дока крейсер использовался в качестве неподвижной плавучей батареи, и, учитывая, что никто так и не пытался устроить налет на Нагасаки, превратился в самую бесполезную единицу японского флота и напоминание всем о том, к чему может привести конфронтация с русскими. Впрочем, таких примеров вскоре стало еще больше.

Борт миноносца "Стерегущий"

Мичман Севастьяненко показал себя не только лихим, но и достаточно грамотным командиром, да и команда подобралась ему под стать. Дело в том, что мичман, не долго думая, переговорил с адмиралом. Для этого ему пришлось изрядно набраться мужества, но Эссен отнесся к молодому человеку весьма доброжелательно. Выслушав идею своего протеже, он нашел ее достаточно интересной и, подумав немного, согласился с ней. В результате на миноносце, в условиях общей нехватки офицерского состава и малого звания командира, Севастьяненко оказался единственным офицером. Конечно, это было не по правилам, но, с другой стороны, разом снималось множество вопросов. К примеру, под началом мичмана не оказался какой-нибудь лейтенант, что могло привести к напряженности в отношениях между офицерами. Конечно, по пути к бухте Ллойда Севастьяненко страховали временно приданные ему механик и штурман, но, убедившись в компетентности новоявленного командира "Стерегущего", в дальнейшем его предоставили самому себе.