Читать книгу "Клуб радости и удачи - Эми Тан"

Я видела, что горячая вода льется из кранов не только на кухне, она наполняла раковины и ванны на всех трех этажах. Я видела ночные горшки, которые делались чистыми сами по себе, а не с помощью выносивших их слуг. Я видела комнаты, обставленные так же роскошно, как мамина. Ян Чань показала мне комнаты первой жены и еще двух жен — второй и третьей. Некоторые комнаты не принадлежали никому.

— Это для гостей, — пояснила Ян Чань.

Третий этаж был предназначен исключительно для мужской прислуги, а в одной из комнат, по словам Ян Чань, была даже дверь в кабинет-тайник, устроенный на случай нападения пиратов с моря.

Оглядываясь назад, я затрудняюсь припомнить все, что было в этом доме: при обилии хороших вещей все они через какое-то время кажутся на одно лицо. Мне надоедало все, что не было новым.

— Ах, это! — разочарованно тянула я, когда Ян Чань приносила мне то же самое сладкое мясное блюдо, что и накануне. — Это я уже пробовала.

К маме, казалось, вернулось душевное равновесие. Она снова надела свою старую одежду — длинные китайские платья и юбки с пришитыми понизу белыми траурными полосами. В течение дня она показывала мне странные и забавные вещи и объясняла, как они называются: биде, фотокамера, вилка для салата, салфетка. Вечером, когда делать было нечего, мы разговаривали о слугах: кто из них умнее, кто усерднее, кто самый преданный. Мы судачили обо всем и запекали на плоской поверхности хоулу маленькие яички и сладкую картошку только ради того, чтобы просто насладиться ее запахом. И по ночам мама опять рассказывала мне разные истории, пока я не засыпала в ее объятиях.

Оглядываясь на прожитые годы, я не могу припомнить, чтобы я когда-либо еще чувствовала себя столь безмятежно, как в те дни: у меня не было ни тревог, ни страхов, ни желаний, моя жизнь казалась такой приятной, словно я лежала внутри мягкого кокона из розового шелка. Но я очень четко помню, когда весь этот уют перестал быть уютным.

Пожалуй, это произошло недели через две после нашего приезда. Я играла в большом саду позади дома, отфутболивая мяч и наблюдая, как две большие собаки гоняются за ним. Мама сидела за столиком и смотрела, как я играю. И тут в отдалении послышались гудки и крики. Собаки забыли про мяч и с заливистым радостным лаем помчались в ту сторону.

Мамино лицо приняло то же испуганное выражение, что и в порту. Она поспешно скрылась в доме. А я обошла угол дома и увидела, что к парадному входу прибыли две сияющие черные повозки рикш, а за ними — большой черный автомобиль. Из одной повозки слуга вытаскивал багаж, со второй соскочила молоденькая горничная.

Все слуги столпились вокруг автомобиля, восторженно рассматривая свое отражение в полированном металле, стекла с задернутыми шторками и бархатные сиденья. Потом водитель распахнул заднюю дверцу, и оттуда выбралась молоденькая девушка. У нее были короткие волосы с завивкой в несколько рядов. Она казалась всего на несколько лет старше меня, но была одета как женщина, носила чулки и высокие каблуки. Я бросила взгляд на свое перепачканное травой белое платье и устыдилась своего вида.

А потом я увидела, как слуги, по пояс скрывшись в недрах автомобиля, поднимают кого-то с заднего сиденья, бережно поддерживая под обе руки. Это был У Цинь, крупный мужчина, не высокий, но надутый как индюк, гораздо старше моей мамы, с высоким блестящим лбом и большой темной родинкой на одной ноздре. На нем был западного покроя пиджак, жилет, явно с трудом застегнутый на все пуговицы, и довольно просторные брюки. Охая и кряхтя, У Цинь выбрался из машины на всеобщее обозрение. Но едва лишь его ботинки коснулись земли, он сразу же направился к дому, при этом, несмотря на раздававшиеся со всех сторон приветствия, вел себя так, словно не слышал и не видел, как суетятся слуги, распахивая перед ним двери, перетаскивая в дом багаж, бережно принимая его длинное пальто. У Цинь прошествовал в дом, не удостоив никого взглядом, а приехавшая с ним девочка семенила следом, жеманно улыбаясь всем подряд, как будто люди собрались здесь только для того, чтобы поприветствовать ее. Она еще не успела переступить порог, как я услышала, что один слуга говорит другому:

— Пятая жена такая юная, что не привезла с собой никаких слуг, кроме кормилицы.

Я подняла глаза и увидела свою маму, наблюдавшую за всем происходящим из окна. Таким вот бестактным образом ей дали знать, что У Цинь взял еще одну жену, которая на самом деле была лишь причудой, аляповатым украшением его нового автомобиля.

Мама не испытывала никакой ревности по отношению к этой девочке, которую отныне станут величать пятой супругой. Из-за чего стала бы она ревновать? Мама не любила У Циня. Девушка в Китае выходила замуж не по любви, а чтобы получить некое положение. Положение моей матери, как я узнала позже, было самым худшим.

После прибытия У Циня и пятой жены мама часто оставалась в своей комнате, занимаясь вышиванием. Днем мы отправлялись в долгие молчаливые поездки по городу, разыскивая отрез шелка такого оттенка, который она, казалось, не могла назвать со всей определенностью. Точно таким было и ее несчастье. Его она тоже не могла назвать.

И поэтому, хотя все казалось весьма мирным, я знала, что это был обманчивый мир. Можно лишь удивляться тому, как маленький ребенок, всего-навсего девяти лет, мог знать это. Сейчас я и сама этому удивляюсь. Я припоминаю только, как неуютно я себя чувствовала, как где-то в животе возникало ощущение, что скоро произойдет что-то ужасное. Нечто подобное я испытала лет пятнадцать спустя, когда японцы начали сбрасывать на нас бомбы и я, услышав в отдалении приглушенное громыхание, поняла, что приближается что-то непоправимое.

Через несколько дней после прибытия У Циня домой я проснулась среди ночи. Мама мягко трясла меня за плечо.

— Аньмэй, будь хорошей девочкой, — произнесла она усталым голосом. — Ступай в комнату Ян Чань.

Я протерла глаза, увидела темную тень и начала плакать. Это был У Цинь.

— Не надо плакать. Ничего страшного не случилось. Ступай к Ян Чань, — прошептала мама.

И потом она тихонько перенесла меня из постели на холодный пол. Я услышала бой резных часов и возмущенный бас У Циня, жаловавшегося на то, что он уже продрог. А когда я пришла к Ян Чань, то поняла, что она, по-видимому, ожидала меня и знала, что я буду плакать.

На следующее утро я не могла поднять глаз на маму. Но я заметила, что у пятой жены было такое же заплаканное лицо, как у меня. И за завтраком в то утро ее злость прорвалась наружу: она при всех накричала на слугу, упрекая его в медлительности. Все, даже моя мама, повернули головы в ее сторону, удивляясь ее плохим манерам, тому, что она позволяет себе так грубо обращаться с прислугой. Я увидела, как У Цинь бросил на нее по-отцовски колючий взгляд, и она расплакалась. Но ближе к полудню пятая жена уже снова улыбалась, расхаживая по дому в новом платье и новых туфлях.

Днем мама впервые заговорила со мной о том, как она несчастна. Мы ехали на рикше в магазин за нитками для вышивания.

— Ты видишь, какая унизительная у меня жизнь? — заплакала она. — Ты видишь, что со мной здесь никто не считается? Он привез домой новую жену, девчонку-простолюдинку, со смуглой кожей и плохими манерами! Купил ее за несколько долларов в бедной деревенской семье, которая лепит кирпичи из грязной глины. А в те ночи, когда он не может пользоваться ею, он приходит ко мне, провоняв всей этой грязью.