Читать книгу "Возвращение - Бернхард Шлинк"

Целую неделю в декабре я мастерил для Барбары календарь. Я купил фотоаппарат и стал фотографировать: сфотографировал вид, открывающийся с террасы, на которой я тосковал о Барбаре, дом, в котором я жил, дом, в котором она жила с Оджи, и школу, в которой она тогда преподавала, а также аэропорт. Для оставшихся без моих фотографий месяцев я подобрал иллюстрации с обложек журнала «Нью-йоркер», а для декабрьской страницы разрезал на части искусственную елочку величиной с ладонь, приклеил к календарному листу, прикрепил к ветвям крохотные разноцветные электрические свечки, а с обратной стороны листа — крохотную батарейку и даже раздобыл чип, на котором была записана мелодия «Джингл-беллз». Я очень старался, сначала из любви, а потом из желания сделать все как надо, связанного уже не с Барбарой, а с самим делом, и до конца его доводил уже из упрямства: я приготовлю ей уникальный подарок, не важно, любит она меня или нет. Для Макса я накупил жвачки самых разных сортов с картинками-вкладышами, а маме купил кожаное кепи для поездок в открытом авто. В ее бандероль я вложил рекламную брошюру факультета политологии, в которой была напечатана фотография Джона де Баура.

Я вел тихую жизнь, но я чувствовал себя одиноким. Иногда я ходил в кино, смотрел по два или по три фильма подряд и был под сильным впечатлением от увиденного на большом экране. Иногда я ходил в ресторан, в котором поздно вечером ученики певческой школы исполняли оперные арии в сопровождении рояля. За роялем сидела пожилая дама, стоически игравшая все, что попросят. После окончания оперного спектакля в ресторан иногда забредал настоящий тенор и пел вместе с учениками. Иногда я брал напрокат велосипед и объезжал весь Манхэттен по береговому периметру.

Когда за десять дней до Рождества я отправил бандероли Барбаре, Максу и матери, у меня было такое чувство, что год закончился. Я попытался прикинуть, что он мне принес, разложить все по полочкам, как наводят порядок в квартире, в которой за год много чего скопилось. Я продвинулся недалеко. Я тосковал по Барбаре, был словно парализован собственным безразличием ко всем делам, которыми занимался, с печалью думал о матери, ведь ее ложь не просто сделала нас еще более чужими друг другу, нет, она словно умерла для меня, а еще я чувствовал агрессивность и злость по отношению к отцу, хотя я и видел в Джоне де Бауре то, что мне нравилось в Иоганне Дебауере, — да, итог был неутешительный.

В рождественскую ночь я купил небольшую елочку, последнюю, которая еще оставалась в киоске на углу, не елочку, а какое-то жалкое убожество. Почему-то у меня вдруг появилась уверенность, что Барбара неожиданно прилетит в Нью-Йорк, и я хотел встретить ее празднично. Я знал, что она всегда летает «Люфтганзой» и что последний рейс прибывает в половине восьмого, знал, что ей потребуется не меньше двух часов, чтобы пройти таможню и доехать до меня, — те два часа, с половины десятого до половины двенадцатого, стали для меня самым тяжелым испытанием за все время моего пребывания в Нью-Йорке.

На Новый год я с Джонатаном Марвином совершил поход по кабакам Гринвич-Виллиджа, закончив его в постели с женщиной, которая сказала, что ее зовут Каллиста[35]— мне это имя понравилось.

11

Мы встретились седьмого января в девять часов перед зданием факультета. Из прежнего семинара были приглашены старшие слушатели: Джейн, бывшая психоаналитичка, Кэтрин, бывшая медичка, бывшая учительница французского языка Энн, бывший моряк Марк и Джонатан. Остальные были участниками семинаров прошлых годов, и с ними я впервые познакомился во время организационной встречи. Мэг и Памела — молодые адвокатессы, обе из крупных адвокатских контор Нью-Йорка. Филип, Грегори и Майкл работали в Вашингтоне помощниками депутатов и сенаторов, а Рональд руководил в одном экспертно-аналитическом центре рабочей группой по проблемам молодежной преступности. Было холодно, и все были неразговорчивы. Когда Марк и Памела достали сигареты, Кэтрин довольно резко попросила их отойти подальше; они отошли в сторонку, вместе с ними пошли Джонатан и Энн, а Кэтрин стала подробно излагать, почему она права. Мы все слушали ее с чувством неловкости. Наконец Рональд мягко остановил Кэтрин — спросил, не принести ли ей кофе из киоска на углу. Без молока, с молоком, молока побольше или поменьше, без сахара или с заменителем сахара, он по вкусу как сахар, его делают из сахара, но он без калорий?

Когда в четверть десятого за нами приехал маленький автобус, четверо курильщиков уселись в последнем ряду, Кэтрин впереди, а в трех средних рядах расселись Рональд и Мэг, потом Джейн и я, а потом Филип, Грегори и Майкл. Мне хотелось поговорить с Джейн о предстоящем семинаре и о тех, которые были раньше, о де Бауре, о том, что ей интересно в нем и какое у нее впечатление от него, о том, почему она бросила психоанализ и занялась правом. Однако Джейн сказала, что ей нужно еще готовиться к семинару, и раскрыла книгу. Тогда я откинулся в кресле и стал прислушиваться к разговору за моей спиной. Для Фила, Грега и Майка участие в семинаре было большим событием. Тот, кого принимали в этот круг, считался настоящим учеником де Баура и мог надеяться в будущем на поддержку в Вашингтоне через каналы, имеющиеся у профессора. Под Олбани мы сделали остановку в кемпинге, чтобы отдохнуть и поесть. Чтобы завязать разговор с моей соседкой хотя бы во время обеда, я пошел вместе с ней в японскую закусочную и тоже заказал суши. Родители Джейн были профессиональными психоаналитиками, ее детство прошло в Нью-Йорке, она ходила в отличную частную школу, а потом училась в Гарварде. Работая психоаналитиком, она добилась больших успехов, но потом ею завладело страстное желание вырваться из того мира, в котором люди только думают и говорят, и что-то сделать самой, что-то изменить.

— И что же?

Она посмотрела на меня так, словно я задал совершенно дурацкий вопрос.

— Ты ведь замечаешь, как меняется мир! Я хочу, чтобы мир изменился к лучшему.

В автобусе она снова погрузилась в книгу, пока у нее не стали слипаться глаза. Остальные уже спали. Мимо проплывали холмы с ухоженными полями, грязно-зелеными пастбищами и облетевшими лесами, иногда возникала ферма с большой силосной башней, а иногда маленький поселок. Небо было серое и висело над нами так низко и тяжело, что, когда стали падать первые снежинки, я подумал, что снег, вероятно, будет идти несколько дней подряд. Потом и я заснул. Я проснулся на мгновение, когда автобус свернул с хайвея на двухполосное шоссе. Снег продолжал падать и не таял. Я окончательно проснулся, когда автобус съехал с асфальта, а потом остановился. Все вокруг было белым-бело, в воздухе плясали снежинки, и на капотах и крышах машин, припаркованных перед единственным здесь рестораном с баром, где мы остановились, лежали толстые шапки снега. Темнело. Я посмотрел на часы, было четыре; я проспал два часа.

Водитель вышел из автобуса, и Кэтрин, Джейн и Мэг пошли вслед за ним в ресторан. Кэтрин вернулась первой, села на свое место, повернулась к нам и объявила:

— Боюсь, что водитель сбился с дороги. Уже темнеет, и идет снег. Может быть, переночуем в ближайшем мотеле, а завтра отправимся дальше? Как вы считаете?