Читать книгу "Любовь со счастливым концом. Мужчина как предмет - Жанна Голубицкая"

Мужа будто подменили. Любящий и щедрый в начале, Джонни превратился в злобного монстра. Стал пить запоями, в открытую гулял по бабам, пьяный руку на меня поднимал. В общем, все исполнил, что над сестрой выделывал ее Витька выпимши. Но тот хоть сантехник, а этот — вроде американец, джентльмен! Денег Джонатан мне не давал — сам покупал необходимое, и все. «Знаю, что ты на эти деньги кормишь своих родственников», — говорил. Я терпела все, но однажды, когда муж избил меня так сильно, что сломал мне руку, сказала ему: «Хватит, ухожу». И в ответ услышала: «Убирайся, а Алиса (дочка) останется со мной. Я найду ей мать получше». Джон сказал, что при разводе любой суд оставит ребенка ему, поскольку он богат, а у меня нет ни образования, ни жилплощади в Москве. Более того, Алиса — гражданка его страны, а не моей. Да и вообще, со своими деньгами Джонатан выиграет любое дело.

Разумеется, уходить от мужа я не стала — из-за дочки. Теперь он бьет меня еще чаще и сильнее. И пугает: мол, мы скоро уедем в Америку, и дочку ты больше никогда не увидишь. Я понимаю, что рано или поздно это произойдет, что делать, не знаю. Все вокруг мне завидуют: как же, нашла принца, фирмача. А мне волком выть хочется. Помогите хоть вы!

Ксения, Москва.

«Дворянское гнездо»

Я — не гражданка США, но постоянно живу в Штатах. И уехать отсюда не могу — по крайней мере, пока моему сыну не исполнится 21 год и он не станет совершеннолетним по американским законам. Расскажу вам свою историю — может, для кого-то она будет поучительной…

Сама я из маленького приволжского городка, в Москве училась в институте. Джона я встретила на студенческой дискотеке: тогда только рухнул «железный занавес», и в мире пошла мода на все русское. Он приехал в наш институт с группой американцев в рамках какого-то культурного обмена. Я сразу обратила внимание на интересного иностранца — высокий, симпатичный и сносно говорит по-русски. Я ему тоже приглянулась: в начале вечера он пригласил меня танцевать и уж больше не отходил ни на шаг. Джон восхищенно разглядывал меня и с легким акцентом шептал, что всегда мечтал о такой девушке, как я, — голубоглазой, с длинной русой косой. Американец сообщил мне, что он тоже «немножко» русский: принадлежит к семье потомков каких-то русских князей, а его дед-белогвардеец бежал в семнадцатом от большевиков. И Джон — это американский вариант русского имени Иван, как его и зовут дома. Его семья, мол, очень чтит свои русские корни, все дети изучают русский язык и литературу, а теперь — когда это стало возможным — его матушка очень хочет, чтобы он привез жену из России. А что: ему уже 26 лет, он хорошо обеспечен и ничто не мешает заводить новых «потомков»!

Надо ли говорить, что на наивную 19-летнюю провинциалочку, какой была я, и сам иностранец, и его речи произвели впечатление. Мы стали встречаться: гуляли по Москве, ходили в кафе и театры — он всегда был при деньгах. Накануне его отъезда в Штаты между нами случилась ночь любви. Он ликовал, узнав, что я девственница и, прощаясь в аэропорту, предложил мне выйти за него замуж и уехать жить в Америку. Я согласилась.

Три месяца ушло на оформление документов и на уговоры моей рыдающей мамы. Джон-Иван ежедневно звонил и подбадривал меня. Наконец он приехал за мной, и мы отправились за океан строить семейную жизнь.

«Потомки русской аристократии» встретили меня немного чопорно. Впрочем, гордиться было чем: огромная усадьба в живописном пригороде Вашингтона, слуги в русских народных костюмах… Маман, как называл ее Джон, будто сошла с полотна художника XIX века: сухопарая манерная особа в длинном платье и с моноклем в глазу. Мы обвенчались в русской православной церкви и отпраздновали это событие в кругу семьи: кроме маман, в доме обитали две сестры, брат и тетя Джона. Жить в родительском доме было одним из непременных условий мужа, да я и не возражала: настоящее дворянское гнездо! Скоро я забеременела. Новые родственники вроде обрадовались, хотя я быстро привыкла, что эмоции они выражают скупо. Всю беременность я жила как принцесса: готовить или убирать — об этом даже речи не было! Все делали слуги. Ваня-Джон тоже не работал: он занимался какой-то то ли общественной, то ли благотворительной деятельностью. В свободное время он гулял со мной и водил в гости к многочисленной «русской родне» — почему-то представляя как «посланника из Русского фонда содействия».

Жизнь резко изменилась, когда на свет появился наш сын Николас (по-русски — Коля). Свекровь настояла, чтобы я рожала дома. Роды были очень тяжелыми, я теряла сознание от боли, но свекровь, которая все время стояла в изголовье кровати и молилась, запретила давать мне обезболивающее. Ребенка приняла повивальная (уж не знаю, где они нашли ее в Америке!), а я очнулась только через сутки. Ребенка мне не принесли: свекровь сказала, что теперь он на попечении кормилицы. Мне же она велела быстрее поправляться, так как пора начинать работать!

Когда я немного оправилась, свекровь вызвала меня в свой кабинет и объяснила, в чем будет заключаться моя деятельность. Отныне отменялись праздные шатания по гостям — наоборот, я должна была отработать 9 месяцев отдыха. Каждый день в 5 утра я должна отправляться к заутрене в местную православную церковь, а потом ехать в местное «дворянское собрание» и заниматься там «благотворительной деятельностью». Позже выяснилось, что все эти громкие названия означают… стоять в беленьком платочке на паперти, с ящичком на груди и собирать пожертвования в «Фонд содействия» на нужды «благородных изгнанников»! Николаса же, похоже, свекровь собиралась вырастить без моего участия! Я возмутилась и резко заявила свекрови, что желаю ухаживать за сыном сама! А если уж наша семья так нуждается в деньгах, я могу найти работу по специальности: все-таки я программист и язык знаю. Свекровь посмотрела на меня волком и вышла, совсем не благородно шандарахнув дверью.

Вечером Джон закатил мне настоящий скандал с русским матом. Он вопил, что я предаю национальную культуру и традиции, плюю на мужа, на мать мужа, что сама я б…, а русского во мне — только коса! Тут я стала постепенно соображать, что неспроста эти «потомки» живут так богато и напоказ «по-русски» — и что бесплатный сыр бывает только в мышеловке!

Я наотрез отказалась идти побираться, отняла Кольку у кормилицы и целыми днями сидела с ним в своей комнате. Джон со мной не разговаривал, а его маман превратилась в настоящую фурию — больше похожую не на даму голубых кровей, а на старуху Шапокляк. Она запретила слугам приносить мне еду, отключила в нашей половине дома электричество (наплевав на ребенка) — мол, сначала заработай на тепло и свет. Вечерами она заходила к Джону-Ване и ехидно справлялась, какое русское блюдо сегодня на обед приготовила «эта приживалка»? Муженек не отставал от своей мамаши…

В общем, одним прекрасным утром я вышла с ребенком на руках на американскую улицу и пошла куда глаза глядят. Нет, я не побежала в русское посольство: я понимала, что мне не дадут уехать из страны с сыном. Я радовалась, что когда-то в школе не ленилась на уроках английского: в тот же день я нашла комнату и няню в кредит и отправилась на поиски работы. Вечером я уже стояла на раздаче в закусочной фастфуд.

С того дня прошло 7 лет. Мне удалось выжить и встать на ноги в условиях «дикого Запада». Я работаю программистом в частной фирме, снимаю жилье в 15 минутах от Белого дома и встретила прекрасного человека по имени Дэвид. Николас учится в хорошей школе. У меня только одна проблема: я не могу уехать с Колей в Россию больше чем на 27 дней. Дело в том, что все эти годы его отец непрерывно судится со мной — видимо, тратя на это все средства из «Фонда содействия изгнанникам». Я не претендовала ни на какое имущество, но он все равно подавал бесконечные иски и аппелляции — и добился-таки, что «самый гуманный в мире» американский суд назначил ему 3 дня в месяц общения с ребенком. Это означает, что под страхом тюрьмы я не имею права нарушить режим посещений отцом, увезя ребенка. На самом деле «изгнанный князь» ни разу не воспользовался своими «отцовскими» днями.