Читать книгу "Тайнопись - Михаил Гиголашвили"

Прочитав это, я честными глазами посмотрел на него.

— Постойте! — вдруг всполошился академик, — Это вы просто… говорите?.. Или уже читаете?.. О, хитрец! Вы морочите мне голову! Вы меня разыгрываете! Это вы читали свою голую прозу! — он погрозил мне пальцем.

— Я вас просто развлекаю, — махнул я рукой. — Поза прозы просит дозы.

— А раньше вы писали?

— Не принимайте всерьез — это только средство не сойти с ума, — сказал я, чувствуя, как пиво прорастает во мне тем ячменным зерном, которое умерло, но дает всходы. — Тут через многое пришлось пройти. Тут я повзрослел. Разве есть проза без опыта быта? «Писатель без опыта подобен семимесячному недоноску — уже жив, дышит, кричит, скулит, но еще не готов жить. Пока ему место в инкубаторе жизни. Потом, в молодости, писатели пишут о том, что было. В зрелости — что могло бы быть. А в старости — о том, чего уже быть не может. Правды от них не дождешься. Любой писатель — лгун: он лжет природе, перевирая ее реалии, лжет читателю, рассказывая только то, что хочет рассказать, выдавая желаемое за действительное и выбрасывая за борт всё остальное. Он расставляет акценты, как ему вздумается, и вытаскивает на свет только те типы (и тех типов), которые кажутся ему главными, но не есть таковые. Проповедует то, что считает истиной, а не то, что является ею на самом деле. Но странно: чем он больше лгун и врун — тем больше его любят люди!..»

— Это мне понравилось, — кивнул академик, допивая свое пиво. — Это правда. Я подозреваю, что поэты — лгуны еще больше.

— Может быть, выйдем? Собор ведь ждет, — сказал я, повинуясь воображению, в котором замаячила чекушка дешевого коньяка «Chantre», продаваемого во всех ларьках. — Не хотите ли мороженого?

— Что вы, с моим горлом?.. Однако вы меня рассмешили вашей голой прозой! Последний вопрос — существует это всё на бумаге, или только так, устно, как… ммм… у Сократа?.. Могли бы вы дать мне экземпляр? Здесь вы что-нибудь публиковали? Вам за это платят?

— Да вы шутите, что ли? Кто будет платить? Мне за труды платит только Создатель, — туманно отозвался я. — Он не очень щедр, тащит мордой по камням и лужам, но от смерти пока спасает. Но всё равно: в последнее время я стал замечать, что жить во сне стало интересней, чем наяву, — признался я.

— Опасный симптом! — серьезно хмыкнул он.

— Знаю. — Поискав глазами Серегу-кельнера, я дал ему знак, что хочу расплатиться, но он только махнул рукой: «Потома! Идите!» Мы покинули пивную.

3

Собор внезапно вырос в великана, когда мы вдруг вышли на него из — за поворота. Не верилось, что тут обошлось только человечьими силами — так громаден скелет его балок, так мощны блестящие от копоти стены, так массивны пятнистые, словно руки стариков, колонны. Два шпиля, догоняя друг друга, тянутся ввысь, а туристы, задрав головы, ведут вечный спор, равны ли они.

Акробаты кувыркаются на ковре среди толпы. Дальше фокусник в чалме пускает клубы дыма. Под деревьями меланхолично сидят хиппи с крашеными хохлами в окружении собак, мешков и баулов. Они дымят травкой и вяло клянчат мелочь.

Академик испугался было их, но, взглянув на собор, позабыл обо всем на свете.

— Боже!.. Это нечто нечеловеческое… Жуткое… Как это вообще возможно?.. — бормотал он, вперившись в гиганта. — С пирамидами можно сравнить. А вы знаете, сфинкс в Египте так противно щерится, что на него просто страшно смотреть, я даже боялся!.. — вдруг вспомнил он. — Это глупые французы иссекли его картечью, и теперь он щербат, как в оспе… Боже правый, а это что?.. Живое существо?.. Никогда бы не поверил! — указал он палкой на белую фигуру, которая, подобно статуе на постаменте, недвижно стояла в плотном кругу зевак.

Это был здоровый парень в трико под мрамор. На плече у него сидела крыса и, свесив мордочку, внимательно рассматривала публику. Парень изредка менял положение, застывая в античных позах. Дети внимательно рассматривали его. Мамы разглядывали его со всех сторон не менее внимательно. Потом дети подходили ближе и с визгами отскакивали, когда фигура вдруг схватывала кого-нибудь под хохот толпы. Мамы бросались спасать их, фигура, вращая глазами, пыталась схватить и мам, а крыса с писком металась по псевдо-мраморным плечам.

Мы пошли дальше за группой японцев, которые, как пионеры, боясь потеряться среди дядей, покорной гусеницей следовали за гидовым флажком и в голос щебетали, рассуждая, наверно, о том, достанет ли самый современный японский кран до верхушек шпилей и что случится, если в Кельне произойдет землетрясение в 7 баллов или нагрянет цунами из Рейна.

Чем ближе мы подходили к собору, тем больше росли фигуры на его фасадах. И вот уже можно разглядеть надменные глазницы святых, бороды старцев и троны царей. Выше тянут свои поганые пасти охранницы — химеры — сестры и подруги тех, что сидят взаперти в пивной, где чадили свечи и воск капал на бумагу, когда Инститорис, вздрагивая от шороха юбок и чулок, под диктовку Якоба Шпренгера лихорадочно выводил формулу женщины: «Femina = fe + minus» ‘. За химерами начиналось пространство, куда нечисти путь заказан.

— Знаете, почему возле соборов всегда свищет ветер? Это сатана вьется, тщетно пытаясь проникнуть внутрь. Он никогда там не был и подыхает от любопытства, — сообщил я Ксаве.

Он пожевал губами. Ответил:

— Я всегда говорил, что это вместе: добро и зло, день и ночь, свет и мрак… А впрочем, есть ли тут не очень дорогой магазин? Меня мучает мысль о подарке, — вдруг круто остановился он. — Я был так низок, что купил себе ботинки за 85 марок, а ей — почти что ничего. А если она спросит: «Почему так дороги твои ботинки?» — что прикажете отвечать?..

— Поворачиваем к магазину?

— Ах, но не так же скоро! Мы же в святом месте! — всплеснул он руками, но, помолчав, добавил: — Вообще-то в соборе я уже бывал, там очень холодно. Отовсюду дует. И пол дрожит от поездов. И как немцы, такие, казалось бы, расчетливые люди, умудрились построить собор возле вокзала?..

— Тогда вокзалов не было! — заметил я, оглядываясь в поисках ларька, где могла быть чекушка коньяка.

— Ах, ну я оговорился… Конечно, вокзал около собора… Это еще хуже… Должны были бы, казалось, соображать, что к чему? Это же безумие! Собор погибнет от вибраций! А вы уверены, что тут есть такой магазин?

— Тут всё есть, Ксаверий Вениаминович.

— Да-да, тут всё есть, — повторил он. — Но чего-то все-таки вам тут не хватает, правда? Это по вашим глазам видно.

— Того за деньги не купить, — ответил я. — Хотя и денег тоже нет.

— Все-таки?

— Общения. Контактов. Родных людей. Отношений. Сношений. Всё корректно, но души закрыты. Или, может, приоткрыты, но готовы в любой момент захлопнуться. С немцами нелегко — менталитета не просто разные, а даже прямо противоположные. Да и от скуки подохнуть можно иногда. Не зря немцев прозвали от слов «немота», «немой»…

— А я думаю — от «немочь». Или «немотный», — вставил академик и заглянул мне в глаза: — А вам тут не страшно?