Читать книгу "Серебряные коньки - Мери Мейп Додж"

– Благослови тебя Бог! – сказал доктор Букман, схватив юношу за руку. – Может быть, ты и прав. Я попытаюсь, попытаюсь… А если хоть малейший проблеск воспоминания о моем сыне возникнет у вас, Рафф Бринкер, вы сейчас же дадите мне знать?

– Еще бы, конечно! – воскликнули все, кроме Ханса, но его немого обещания было бы довольно для доктора, даже если бы все остальные молчали.

– Глаза вашего мальчика, – сказал доктор, обращаясь к тетушке Бринкер, – до странности похожи на глаза моего сына. Когда я впервые встретился с ним, мне показалось, будто это Лоуренс смотрит на меня.

– Да, мейнхеер, – ответил мать с гордостью, – я заметила, что наш сын вам по душе пришелся!

На несколько минут меестер как будто погрузился в размышления, потом он встал и заговорил другим тоном:

– Простите меня, Рафф Бринкер, за весь этот переполох. Не огорчайтесь из-за меня. Сегодня, уходя из вашего дома, я счастливее, чем был все эти долгие годы. Можно мне взять часы?

– Конечно, мейнхеер. Ведь этого желал ваш сын!

– Именно! – откликнулся доктор и, глядя на свое сокровище, как-то странно нахмурился, ведь его лицо не могло отказаться от своих дурных привычек за какой-нибудь час. – Именно! А теперь мне пора уходить. Моему пациенту лекарства не нужны; только покой и бодрость духа, а этого здесь много! Храни вас Небо, друзья мои! Я вам навеки благодарен.

– Да хранит Небо и вас, мейнхеер, и пусть вам удастся поскорее отыскать вашего милого сына! – серьезным тоном проговорила тетушка Бринкер, поспешно вытирая глаза уголком передника.

Рафф от всего сердца промолвил: «Да будет так!» – а Гретель бросила такой грустный и выразительный взгляд на доктора, что тот, уходя из дома, погладил ее по голове.

Ханс вышел тоже.

– Если вам понадобятся мои услуги, мейнхеер, я готов служить вам.

– Очень хорошо, мой мальчик, – сказал доктор Букман с необычной для него кротостью. – Скажи родным, чтобы они никому не говорили о том, что мы узнали. А пока, Ханс, всякий раз, как ты будешь с отцом, следи за ним. Ты толковый малый. Он в любую минуту способен внезапно сказать нам больше, чем говорил до сих пор.

– Положитесь на меня, мейнхеер.

– До свиданья, мальчик мой! – крикнул доктор, вскакивая в свою парадную карету.

«Ага! – подумал Ханс, когда карета отъехала. – Меестер, оказывается, гораздо живее, чем я думал».

Глава XLIV

Состязания

И вот наступило двадцатое декабря и принесло с собой чудеснейшую зимнюю погоду. Теплый солнечный свет заливал всю равнину. Солнце даже пыталось растопить озера, каналы и реки, но лед вызывающе блестел и не думал таять. Даже флюгера остановились, чтобы хорошенько насладиться красотой солнечного зимнего дня. А значит, и ветряные мельницы получили день отдыха. Чуть не всю прошлую неделю их крылья бойко вертелись; теперь, слегка запыхавшись, они лениво покачивались в чистом, тихом воздухе. Попробуйте увидеть ветряную мельницу за работой, когда флюгерам нечего делать!

В тот день людям не пришлось ни молоть, ни дробить, ни пилить. Эго вышло удачно для мельников, живущих в окрестностях Брука. Задолго до полудня они решили убрать свои «паруса» и отправиться на состязания. Там должна была собраться вся округа. Северный берег замерзшего Ая был уже окаймлен нетерпеливыми зрителями. Вести о больших конькобежных состязаниях дошли до самых отдаленных мест.

Мужчины, женщины, дети в праздничных нарядах толпами стекались сюда. Некоторые кутались в меха и зимние плащи или шали, но многие, сообразуясь со своими ощущениями больше, чем с календарем, были одеты как в октябре.

Для состязаний выбрали безукоризненно гладкую ледяную равнину близ Амстердама, на том огромном рукаве Зейдер-Зее, который носит название Ай. Пришло очень много горожан. Приезжие тоже решили, что им посчастливилось увидеть кое-что интересное. Многие крестьяне из северных округов предусмотрительно наметили двадцатое число для очередной продажи своих товаров в городе. Казалось, на состязания поспешили прийти и стар и млад – вообще все те, кто имел в своем распоряжении колеса, коньки или ноги.

Тут были знатные господа в каретах, разодетые как парижане, только что покинувшие родные бульвары; были воспитанники амстердамских благотворительных учреждений в форме; девочки из римско-католического сиротского приюта в траурных платьях и белых косынках; мальчики из Бюргерского убежища в узких черных брюках и коротких курточках, клетчатых, как костюм арлекина[54].

Были тут и старосветские щеголи в треуголках и бархатных штанах до колен; и старосветские дамы в тугих стеганых юбках и корсажах из блестящей парчи. Их сопровождали слуги с плащами и ножными грелками в руках.

Были тут и крестьяне, одетые в самые разнообразные голландские национальные костюмы, – застенчивые молодые парни в одежде, украшенной медными пряжками; скромные деревенские девушки, прячущие льняные волосы под золототкаными повязками; женщины в длинных узких передниках, жестких от сплошь покрывающей их вышивки; женщины с короткими завитками штопором, свисающими на лоб; женщины с бритыми головами, в плотно прилегающих чепчиках; женщины в полосатых юбках и шляпах, похожих на ветряные мельницы; мужчины в кожаных, домотканых, бархатных и суконных куртках и штанах; горожане в модных европейских костюмах и горожане в коротких куртках, широких шароварах и шляпах, похожих на колокольни.

Были тут и красивые фрисландские девушки в деревянных башмаках и юбках из грубой ткани. На голове они носили тяжелые золотые полумесяцы с золотыми розетками на висках, отороченные столетними кружевами. Некоторые носили ожерелья, подвески и серьги из чистейшего золота, но большинство удовлетворялось вызолоченными или даже медными украшениями, хотя вообще фрисландские женщины нередко носят на голове все свои семейные сокровища. В тот день не одна деревенская красавица щеголяла в головном уборе, стоившем две тысячи гульденов.

Рассеянные в толпе, встречались крестьяне с острова Маркен, в деревянных башмаках, черных чулках и широчайших шароварах, а также маркенские женщины в коротких синих юбках и черных кофточках, ярко расшитых на груди. Они носили красные нарукавники, белые передники, а на золотистых волосах – чепцы, похожие на епископскую митру.

У детей нередко был не менее своеобразный и диковинный вид, чем у взрослых. Короче говоря, треть всей этой толпы, казалось, сошла с полотен целой коллекции картин голландской школы.

Повсюду виднелись рослые женщины и коренастые мужчины, девушки с подвижными личиками и юноши, чье выражение лица не менялось от восхода до заката.