Читать книгу "Воля судьбы - Михаил Волконский"

Сен-Жермен немного задумался, а потом вдруг спросил:

— Хотите, княжна, я помогу вашему горю?

Ольга никак не ожидала этого.

— Вот как! Значит, вы хотите не только оказывать помощь здоровью ваших пациентов, но помогать им и в делах? — улыбаясь, сказала она, уверенная, что доктор шутит.

— Я говорю серьезно, княжна! Сам я здесь проездом; и, вероятно, завтра тоже уеду, но у меня есть здесь приятель — один пьемонтец, Одар; он служит управляющим в имении, небольшой мызе государыни… Ее величество, на сколько мне известно, весьма набожна и принимает близко к сердцу дела, касающиеся церкви. Можно попросить Одара; он — человек почтенный и не только устроит здесь вашу гостью, но даже может быть полезен ей в делах, если она приехала сюда от монастыря.

Она протянула доктору руку.

— Благодарю вас… я передам… Да, она будет очень благодарна. Но только с какой стати сделаете вы ей это одолжение?

— Я сделаю его вам, княжна, по праву звания вашего доктора, а, вы знаете, доктора — это до некоторой степени домашние животные.

— Такие, как вы, служат друзьями, — поправила Ольга. — Так я буду вам очень благодарна… и мать Серафима тоже.

— Не забудьте только, княжна, сказать ей, — с расстановкой произнес Сен-Жермен, — что д_о_к_т_о_р Ш_е_н_и_н_г рекомендует ей господина Одара.

X

СПИСОК

После посещения графа на мызе Артемий всецело предался одному желанию, одному стремлению — по мере сил своих и возможности способствовать благополучному окончанию задуманного «действа». Он сжал в себе, сильно спрятал все остальные чувства и желания, запретил себе думать пока об Ольге, но именно только «пока», потому что знал, что близится то время, когда придут в исполнение лелеянные им столько лет мечты. Почему-то он был уверен, что все устроится, что все будет хорошо, лишь бы им окончить начатое дело. Ольга не могла в действительности разлюбить его. Что с нею было тогда, он не знал, но можно был предположить, что это произошло от ее болезни, беспокойства. Но главное — она была не замужем, и Артемий нашел целую вереницу вполне последовательных доводов, чтобы успокоиться. И он успокоился и запретил себе думать об Ольге.

Однако его тянуло проехать хоть один еще раз мимо дома, где жила она, чтобы попытать счастья, не увидит ли он ее опять.

"Один раз — не беда", — решил он и все-таки поехал.

И чуть было не пришлось ему раскаяться в этом, чуть было он не наделал глупостей. На беду его прямо пред ним к дому князя Проскурова подъехала изящная карета. Она была без гусар и гайдуков; очевидно, это была не княжна, а кто-нибудь из мужчин.

И сердце снова забилось у Артемия; кто мог приезжать так к князю Андрею Николаевичу? Уж не какой ли нибудь молодой человек, искатель руки Ольги, счастливый соперник его, Артемия?

Карета остановилась, и из нее вышел граф Сен-Жермен.

Это было как раз в тот день, когда граф, под именем доктора Шенинга, приехал к Проскуровым и застал разыгравшуюся между отцом и дочерью сцену.

Артемию, сейчас же узнавшему графа, стало стыдно за свою тревогу.

И чего было волноваться ему? Разве и помимо графа не мог приехать к старому князю кто-нибудь по делу или вообще как знакомый, вовсе не имея никаких видов на княжну? А тут является граф, человек, как казалось Артемию, далекий от всяких подозрений. И ему стало так стыдно, что он имел слабость не выдержать характера и ехать под окна Ольги, что он быстро повернул лошадь и как от погони, поскакал прочь, чтобы не встретиться с графом, который сейчас же поймет, в чем дело.

Но зачем графу было приезжать к Проскуровым и притом не под видом Одара, а таким, как он был на самом деле и каким Артемий знал его в Кенигсберге?

Этот вопрос мелькнул в уме Артемия, но он сейчас же заглушил его. В три года своего знакомства с Сен-Жерменом он должен был привыкнуть к действиям этого человека, иногда казавшимся на первый взгляд странными, но всегда имевшим строго рассчитанную причину и впоследствии объяснявшимся редким предвидением и расчетом графа. С Сен-Жерменом нельзя было ничему удивляться: раз он делал что-нибудь — значит, так было нужно, и Артемий уже давно убедился в этом.

И он постарался уничтожить в себе свои сомнения, отогнать от себя даже пришедшую в его голову мысль: а что, если граф навещает дом Проскурова, работая в его, Артемия, пользу?

"Все будет, все будет хорошо! — повторил себе он. — Лишь бы устроилось наше главное общее дело, а тогда все личные дела придут к желанному окончанию".

И с этих пор он уже не беспокоился о себе, стараясь думать и беспокоиться только об "общем их деле".

Во время совещания на мызе было решено, что Григорий Орлов составит окончательный список военных, готовых принять участие в этом их деле. Нужно было подвести итог, на кого имели они возможность рассчитывать, если бы вдруг понадобилось действовать спешно и неожиданно.

Предполагалось собственно воспользоваться отъездом Петра III в действующую армию для войны с Данией, которую он затевал из-за Голштинии и в которой лично желал предводительствовать войсками, "чтобы, — как он писал Фридриху II, — покрыть себя пред коронацией славой военных подвигов".

Из-за такого не совсем скромного предположения Россия, и без того уже отягощенная пятилетнею борьбою с пруссаками — борьбою, не принесшею вследствие заключенного мира никаких, кроме стыда, результатов, — должна была вступать в новую борьбу.

Об отправлении Петра в армию говорили уже, как о событии решенном, и им-то и хотели воспользоваться друзья Екатерины. Но сама она находилась в таком положении, что не могла ручаться за завтрашний день: каждая минута грозила ей заточением в монастырь, и, следовательно, нужно было быть готовым каждую минуту.

Орлов пользовался в городе репутацией кутилы и человека, любившего пожить на широкую ногу, но не способного на что-нибудь серьезное. От него и от его компании менее всего можно было ожидать каких-либо «действ», но в этом-то и заключалась самая суть, то есть что удар готовился оттуда, откуда его совершенно не ждали. Добродушный, хлебосольный, веселый Орлов поддерживал эту репутацию и под видом кутежа и пирушки вербовал сторонников государыни. Вся гвардия знала и любила его. Это был лихой офицер, обладавший буквально геркулесовой силой", всегда веселый, по виду беспечный; с ним было приятно проводить время, и все охотно шли к нему.

Для того чтобы составить свой список, испытать, так сказать, тех из офицеров, на которых он мог рассчитывать, Орлов прибег к давно испытанному средству, то есть устроил у себя товарищеское офицерское "пьяное сиждение", как это называлось в то время.

Собралось, разумеется, много народа, — все военные, молодые люди, офицеры. Орлов со своими ближайшими помощниками, между которыми был и Артемий, усердно пил сам, но заставлял пить и других, подливая им вина, однако в то же время следил за ходом общего разговора.