Читать книгу "Взрыв направленного действия - Максим Шахов"

– Конечно, конечно, – кивнул Логинов. – И ты, Степан, бери, не стесняйся.

– Спасибо, я не хочу, – отказался Захаров, сглотнув слюну.

– Бери, – повернулся к нему Беляев. – Его тут накормят, а мы так и будем голодными зевать по совещаниям.

– Каким совещаниям? – насторожился Виктор.

– О! Ты не знаешь? Этот Марченко – просто какой-то маньяк. Одно расширенное совещание уже провел в половине шестого, как только приехал, а на девять назначил еще одно. Мрак!

– И вас тоже таскают?

– Всех. Даже местный военком пускал пузыри. А оно ему надо?

– Боже, боже… – сказал Логинов. – Так что там наклевывается?

– Значит, – вытер губы Захаров, проглотив бутерброд почти целиком, – считай, полночи проскакали зря: народ спит, а ГИБДД эту красную «семерку» ни разу не засекала. Да оно и понятно – Матросов знал город как свои пять пальцев, к тому же у него была рация, а ездил он, судя по всему, в основном ночью…

– В общем, – перебил капитана Беляев, – поперлись мы на это совещание, я там слегка поспал, а когда вышли – зашли к эксперту… Слышь, Виктор; там всего один бутерброд остался – на фига он тебе?

– Бери, я себе найду.

– Эксперт, – продолжил тем временем Захаров, – когда возился с покрышками, не обратил на это внимания, а потом сообразил, что это может быть важно. На дисках колес и на днище «семерки» – следы суглинка. Это такая горная порода…

– Я знаю, что такое суглинок.

– Так вот. В окрестностях Ипатьевска он местами выходит на поверхность только с южной стороны. Там три садово-огородных общества – «Гидравлика», «Коноплянка» и «Рассвет». Мы прикинули по времени – все совпадает, если они выехали оттуда в восемь вечера, то должны были подъехать к спецуправлению как раз тогда, когда вы их увидели…

– Поиски в этих обществах организованы?

– Да. Мы тут же доложили обо всем комиссии. Марченко занялся лично.

– Ну, дай бог, – сказал Виктор. – Молодцы. Отпечатки в Москву отправили?

– Да. И фотографии убитого. Успели. Сейчас сяду писать отчет, – вздохнул Захаров. – В трех экземплярах. Дело-то у меня забрали…

– А мне нужно на Московскую, – поднялся Беляев. – Велели бдить там неотлучно, еще кинутся… Наверное, пресс-конференция уже заканчивается.

– Какая пресс-конференция?

– Не пресс-конференция, а брифинг. Марченко проводит его сейчас в управлении ФСБ, а то бы мы к вам не вырвались. Хочет продемонстрировать перед камерами кирпич и все остальное…

– А! Представляешь, Кабанова вчера показали по центральному телевидению! Рассказывал про борьбу с организованной преступностью в Ипатьевске. Говорят, щеки раздувал – что хомяк. Только эта Тарасюк его подставила. Разнюхала что-то насчет покушения и дала в конце такой комментарий, что Марченко Кабанова сразу отстранил от должности за разглашение тайны следствия… Сидит сейчас, бедняга, под домашним арестом до окончания работы комиссии, так что тебе еще повезло. Все, мы погнали!

– Давайте, – сказал Логинов. – Счастливо. Если что, позвоните. Спасибо за бутерброды.

– Взаимно, – оглянулся в двери Беляев и едва не налетел на рыжую докторшу. – Ой! Извините! Давай, Логинов, не теряйся, я тебе почти завидую!

Глава 43

В пять минут десятого – с небольшим опозданием – в палате Виктора состоялся консилиум. Медицинские светила Ипатьевска долго и вдумчиво осматривали его задницу и переговаривались между собой на каком-то особом языке, отдаленно напоминающем латынь. Из всех слов Виктор понял только два – «анус» и «прогнозус».

Удалились члены консилиума так же неожиданно, как и появились, и какое-то время Виктор пребывал в небольшом замешательстве. Потом плюнул, осторожно натянул трусы и как раз собрался перекурить у приоткрытого окна, когда в палату заглянула рыжая докторша. Она уже переоделась во все цивильное и даже подкрасила губки.

– Зашла попрощаться, – сообщила она. – Консилиум постановил, что послеоперационный процесс протекает нормально. Так что жить будете. Выздоравливайте. Я пошла отсыпаться. Теперь у вас будет лечащий врач – мужчина, как вы и хотели.

– Спасибо, – сказал Логинов. – С меня причитается. Мужу – персональный привет.

– Хорошо, передам. А курить – лучше в туалете. В палате не положено.

– Ага, – кивнул Виктор, дождался, пока докторша прикроет за собой дверь, и, прикурив сигарету, высунулся в окно.

После спертого воздуха палаты влажный и прохладный утренний воздух Логинов вдыхал с не меньшим наслаждением, чем дым сигареты. Подставляя лицо под бодрящие порывы ветра, он так увлекся, что не заметил, как в палату кто-то вошел.

Это оказалась пожилая уборщица. Незлобиво выругав Виктора за сигарету и припугнув заведующим отделением, она принялась мыть пол и протирать пыль. Виктор тем временем по стенке добрел до туалета, заодно пообщался там с каким-то мужиком с грыжей, которому было скучно сидеть на унитазе, и все так же по стенке вернулся.

Уборщица еще немного погремела оконными рамами и гордо удалилась. Виктор поднялся, прикрыл за ней дверь, вернулся к окну и наконец-то сделал то, о чем думал уже давно, – позвонил дочке. Из-за атмосферных условий или благодаря географическому месторасположению корпуса связь была вполне сносной – намного лучше, чем из гостиницы.

Трубку по закону подлости, конечно же, взяла теща. Иногда Виктору казалось, что она телепатическим способом предугадывает его звонки и прется к дочке через всю Москву только для того, чтобы ехидно сказать:

– Асенька, внученька, подойди, пожалуйста, к телефону, твой отец объявился. Бедная девочка…

– Агриппина Павловна! – как всегда не удержался Логинов. – Я же вас просил не называть Асю «бедной девочкой»!

Он понимал, что это глупо, но нарочитое сюсюканье бывшей тещи и фальшивые интонации действовали на него, словно красная тряпка на быка, и он неизменно ввязывался в ненужный и бесполезный спор.

– Извините, Виктор Павлович, но я сама – мать. В одиночку, без посторонней помощи вырастившая свою дочь, и – заметьте! – вырастившая ее для вас, не могу без содрогания и боли смотреть на малюток, покинутых…

– О господи! – прошептал Виктор, тупо уставившись в окно. На темы детства и материнства, в особенности о несчастных малютках, покинутых своими родителями, Агриппина Павловна могла распространяться не то что часами, а сутками. Иногда Виктору казалось, что она специально пишет эти гневно-обличительные речи по ночам, а потом старательно заучивает их наизусть лишь с одной целью – отравить ему и так не очень частые моменты общения с дочкой.

– Подожди, бабушка! – послышался приглушенный, но все равно звонкий, словно колокольчик, голосок Аси. – Дай я поговорю с папой!

– Анастасия! – прервавшись, ледяным тоном произнесла бабушка. – Когда старшие разговаривают, дети не вмешиваются!