Читать книгу "Хивинские походы русской армии - Михаил Терентьев"

Отчего туркмены не засыпали ни одного колодца?

Надобно знать, что такое степной колодезь, чтобы ответить на этот вопрос. Колодезь — это спасение, это новая жизнь, это святыня, и никогда святотатственная рука кочевника не поднимется на эту святыню! Только пришлый, чужой, которому не придется два раза в жизни пить из того же колодца, только тот, пожалуй, не пощадит этой святыни, обманув этим не одну надежду, погубив, может быть, не одного несчастного, собиравшего последние силы, чтобы добраться до заветного урочища!

Кочевнику самому вода необходима. Рыть колодцы и обделывать их деревом в совершенно безлесной стране — стоит иногда так дорого, что за дело принимаются почти исключительно только богачи и большею частью по обету.

Устроить в пустыне колодезь есть дело богоугодное, святое, и потому предпринимается обыкновенно по случаю какой-нибудь семейной радости: рождения сына, выздоровления любимого человека или по случаю удавшегося дела. Такой колодезь навсегда сохраняет имя своего строителя, и вот почему много колодцев носят одно и то же название.

Нам случалось проникать в такие места степи, где до того времени ни разу не видали военную фуражку, и никогда ни один колодезь не был засыпан, хотя нередко мы заставали хвост снявшегося аула и страх кочевников был очевиден.

Если кто засыпает иногда колодцы, так это буран. Целые холмы песку переносит буря с места на место, и случалось при этом видеть заваленный перекатившимся бугром колодезь и множество погибших около него баранов, которых отрывали из-под песку шакалы и волки.

За все время похода мангышлакского отряда только один колодезь был неисправен: это один из 3-х колодцев Уч-Кудук, из которого вынули гнилого козла, но и то могла быть только простая случайность: козлы карабкаются на ограду колодца и легко могут свалиться сами. Такое предположение тем основательнее, что другие колодцы рядом были исправны. Здесь редко где встретится одиночный колодезь, — разве уж очень глубоко копать и потому дорого обойдется другой, а то всегда целая группа: иногда 6, даже 10. Понятно, что сюда и собираться может больше народа. В других отрядах колодцы попадались тоже не испорченные. Туркестанский отряд на колодцах Алты-кудук (шесть колодцев) три дня пил изо всех, а при очистке в одном из них нашел совсем гнилой, облезлый труп собаки… Это был единственный случай.

Это объясняли тогда тем, что хивинцы будто бы нас не ждали, не думали, что мы дойдем, и прочее, но, кажется, справедливее будет признать, что порча колодцев — не в обычае народа. Как у нас многие средства почитаются бесчестными (отравление припасов, подослание убийц к неприятельскому полководцу и проч.), так и здесь кочевник не посягнет на колодезь. Он вероломен, поклянется вам на Коране в вечной дружбе, будет есть ваш хлеб и при первом случае украдет вашу голову, но колодца не отравит, не засыплет, и это по весьма простой причине: колодезь нужен ему самому.

А чтобы в пику врагам обречь себя на погибель, — до этого кочевник еще не возвысился.

Все это очень просто и, конечно, потому именно не пришло в голову начальнику красноводского отряда, когда он высказывал опасение за существование кол. Бала-Ишем.

Возвратившиеся три «искателя» Орта-кую сообщили также, что они нашли и тех 4-х казаков, которых не хватало по списку. Несчастные лежали в стороне от дороги и не имели сил подняться; им дали воды и хлеба, но взять с собою не могли, так как нести их на себе были сами не в силах, а посадить четверых на двух лошадей, которых и то приходилось тащить за повод, было бы безрассудно… При них оставили казака, который случайно набрел пеший также на Орта-кую.

Послана была новая партия с верблюдами и водой для разыскания погибавших, которые и доставлены в лагерь утром 22-го числа, в бесчувственном состоянии: они были поражены солнечным ударом. До самого Красноводска их везли на верблюдах; один скоро умер.

Пролежать трое суток в степи — не шутка!

Весь день 21-го числа был посвящен оказанию помощи людям, пораженным в значительном числе солнечными ударами, а также страдавшим потерею сил.

Изнурению людей способствовало немало еще и то обстоятельство, что жара последних четырех дней отнимала всякую охоту и всякую возможность к принятию какой бы то ни было пищи.

Хотя найденная в изобилии вода и освежила истомленных людей, но как жара нисколько не уменьшалась, то отправление караульной службы становилось весьма затруднительным.

В видах сбережения людей смена часовых производилась возможно чаще, и кроме того «найдено было необходимым выставлять на каждое сменявшееся звено их по бочонку воды».

Поверены были и лошади. Оказалось, что от Игды до Бала-Ишема пало 86 строевых казачьих и много офицерских лошадей. На самом Бала-Ишеме пало еще около 40 казачьих коней. Не поторопились ли казаки напоить их? После долгой истомы ни одно животное не следует поить вволю. Как ни жаль отнять ведро от бедного коня, этого верного друга и товарища, умоляющего вас своими кроткими, впалыми глазами, но вы должны пощадить его и… отнять воду! Иначе — смерть…

Сомнение в возможности дойти до Измукшира, в возможности продолжать движение к Хиве стало закрадываться в душу большинства участников экспедиции. Безводный переход к Ортакую, стоивший уже стольких жертв, затем пятьдесят верст до Даудура и, наконец, 7 мензилей до Измукшира, отнимали всякую охоту сделать новый опыт и всякую надежду на успех.

Неудачная попытка пройти к Ортакую, между прочим, научила как следует считать туркменские «мензили». Двигаясь по безводной пустыне, туркмены, как видно, увеличивают переходы с целью пройти пустыню как можно скорее. Поэтому мензили не везде одинаковой длины, и если бывают в 20 верст, то бывают и в 30. Приняв эту норму, получим для расстояния между Даудуром и Измукширом по крайней мере 200 верст!

Но если и 90 верст отряд пройти был не в силах при том количестве бурдюков и бочонков, какое имелось в его распоряжении, то уж на 200 верст и посягать не стоило!

Потеряв в три дня четвертую, часть кавалерии, сколько бы пришлось потерять ее в 10 или даже в 12 дней марша? Очевидно, что, не поя коней, потеряешь их всех уже на пятый день. Для верблюдов также не в чем было брать воды, и вряд ли бы хоть один из них дошел до Измукшира.

На пути от Игды к Ортакую ни лошадей, ни верблюдов не поили, воду берегли только для людей, а все-таки ее не хватило более, как на 2 1/2 дня!

Итак, из-за одного уже недостатка бочонков и бурдюков надо было отказаться от дальнейшего похода.

Скажет кто-нибудь: «Да ведь ходят же тут туркмены и по той же безводной пустыне!»

Ходят, но зато запасаются вдосталь водою, чтобы ее хватило всем, не только людям, но и животным. Вода не лакомство, а насущная необходимость, и потому туркменская кочевка, караван или партия барантачей возит с собою колодцы… в бурдюках! Кроме того, если идет перекочевка, то при массе верблюдов все они навьючены легко, а если идет караван, то берутся только хорошие верблюды, а не калеч.

Если бы и Маркозов разделял этот взгляд и считал бы воду не лакомством, а предметом первой потребности, то каждый эшелон должен бы поднять с собою по три колодца на каждый переход, следовательно, на 7 или, вернее, на 10 переходов от Даудура к Измукширу надобно было бы везти с собою около 30 колодцев. Так как набрать столько воды в раз с одного Даудура невозможно, то понятно, что эшелон должен был бы раздробиться на мелкие части и выступать, например, поротно. Особенной опасности предстоять не могло, потому что в безводной пустыне и неприятелю сторожить нас было бы трудно, а вдобавок туркмены со своими стрелами всегда уступят «честь и место» нашей винтовке!