Читать книгу "Низший пилотаж - Баян Ширянов"

Оставим за скобками то, что никто не пытается всерьез осмыслить причины — культурные, социальные, экономические — терроризма и наркомании. Важно то, что чудовищная путаница начинается уже на терминологическом уровне. Нацболы захватывают с деревянным муляжом гранаты рижскую башню, сдаются через час полиции и получают по приговору суда совершенно неадекватные, людоедские 15- летние сроки по обвинению в „терроризме“, хотя их действия, если пользоваться юридическим сленгом, тянут разве что на „злостное хулиганство“, а на деле являются только политическим хэппенингом.

Взрыв на Котляковском кладбище в Москве косит „афганскую“ элиту, и газеты пишут о „террористическом акте“, хотя речь идет об убийстве из корыстных побуждений, совершенном общественно опасным способом. Историк пишет об убийстве президента Кеннеди как о событии, положившем начало „эпохе современного терроризма“, хотя речь шла отнюдь не о теракте, а о политическом убийстве. Даже взрывы заминированных автомобилей у военно-полицейских объектов в Чечне нельзя классифицировать как террористические акты, поскольку речь идет, скорее, о диверсионных действиях, неотъемлемой составляющей любой партизанской войны, включая борьбу советских патриотов на оккупированной нацистами территории.

Был ли Николай Кузнецов, отстреливавший гауляйтеров, террористом? Очевидно, нет: он был диверсантом. Даже сентябрьские взрывы домов в Москве в 1999 году нельзя однозначно определять как теракты. В них отсутствует главное: подпись исполнителей, кровавая самореклама. Теракт нефункционален. Его единственный смысл в том, чтобы заявить об осуществившей его силе именно как о силе. Тем не менее, запуганное словом „терроризм“ общество проглатывает эту вселенскую смазь.

То же самое происходит и с „наркоманией“. Что такое наркотики? Такой вопрос задал мне один очень известный петербургский нарколог. Почуяв подвох и мобилизовав всю свою логику, я после длительного раздумья дал, как выяснилось, единственно верный с точки зрения науки ответ: это — вещества, определяемые существующим законодательством как таковые. Иначе трудно объяснить, почему такие смертельно опасные субстанции, как водка и табак, классифицируемые по степени вредоносности Всемирной организацией здравоохранения на уровне героина, находятся в свободной продаже и благодатно влияют на государственную казну, а каннабис, по той же классификации приравненный к сухому вину и чаю, преследуется по закону.

Итак, „наркотики“ — это то, что запрещено. О'кей. Поехали дальше. В России любой человек, уличенный в потреблении определенных веществ, безоговорочно классифицируется как наркоман. Между тем во всем мире давно принято деление на „наркоманов“ и „потребителей наркотиков“. Первые из них — больные люди, находящиеся в физиологической зависимости от некоей субстанции (ею может быть даже не героин, а водка, шоколад или телевидение), которых надо не расстреливать, а лечить. Вторые же — здоровые люди, время от времени, в целях расслабления или, напротив, концентрации, употребляющие запрещенные препараты.

Необходимо заметить, что в ХХ веке очень многие становились наркоманами или потребителями наркотиков и по воле государства. Таблетки фенамина входили в паек авиаторов Второй мировой войны. Несколько утрируя, можно констатировать, что именно они, а вовсе не возвышенные патриотические чувства, позволяли британским летчикам не спать сутками и выиграть легендарную Битву за Англию, а настоящим людям — ползти, не чувствуя усталости, через заледенелые линии фронтов. Вы что, всерьез думаете, что Маресьеву давали силы плитка шоколада и пойманные муравьи?

Бытующие же в нашем обществе юридические и моральные нормы закрепляют, причем весьма цинично, эту путаницу. Определяемое законом особо крупное количество наркотиков иначе как издевательством над здравым смыслом назвать нельзя. Помните несчастного американского студента, пойманного ФСБ в Воронеже и никак не сгодившегося на роль шпиона? Как „особо крупное“ количество наркотиков были продемонстрированы по телевизору какие-то крупицы (позже пресса писала о 3 граммах) марихуаны, которая еще никогда никого и нигде не убила. Более того, янки инкриминировали притоносодержание на том основании, что у него дома происходило коллективное потребление наркотиков. Читай: передавались по кругу одна или две папиросы все с той же жалкой марихуаной.

А в это время гипотетический слесарь дядя Федя, приняв на грудь два литра, рубил семью и соседей топором, не рискуя быть обвиненным ни в наркомании, ни в притоносодержании, хотя пил с корешами, ни, боже упаси, в шпионаже.

Смысл же всего этого терминологического экскурса в том, что таких грозных слов, как „терроризм“ и „наркомания“, боятся не надо. И не надо негодовать по поводу издательства, рискнувшего опубликовать матерную наркоманскую прозу. Ибо „Низший пилотаж“ — о доподлинных наркотиках, о так называемом „винте“, кустарно приготовленном первитине, на котором торчали советские торчки в годы перестройки, пока его не вытеснили героин (торговля которым, по слишком многочисленным, чтобы им не верить, свидетельствам, находится ныне под контролем „правоохранительных органов“) и стимуляторы типа фенамина (привет героям войны), „спида“, экстази.

„Низший пилотаж“ — русский аналог даже не перехваленного „Trainspotting“, а классической наркоманской прозы типа „Голого завтрака“ Уильяма Берроуза или „Страха и отвращения в Лас-Вегасе“ Хантера Томпсона. И, подобно этим эталонным образцам, „Низший пилотаж“ — книга чрезвычайно однообразная и занудная, как однообразны и занудны описываемые в ней добыча ингредиентов, готовка препарата, последующий свальный грех с особами противоположного пола и мрачные глюки.

Никакой романтизации и тем паче смакования первитиновой наркомании в романе нет. Более того, „Низший пилотаж“ — сильнейшее антинаркотическое средство. Вряд ли кому- нибудь захочется, наподобие его героям, выковыривать из собственных тел пригрезившихся тараканов, блох и мандавошек. Но в книге нет и никакой демонизации наркотика, никогда не раздаются истошные вопли „ату его, ату“. Потребление веществ, определяемых действующим законодательством как наркотические, описывается в нем как элемент реальности (впрочем, замещающий для героев реальность как таковую), как факт жизни, личной биографии, современной культуры, в конце концов. И именно с этим не может смириться репрессивное сознание чиновников, которые готовы радостно использовать всеобщий, квази-мистический страх перед „наркоманией“ для того, чтобы поглумиться над умнейшим издательством страны.

Но, если репрессии против книги Баяна Ширянова увенчаются успехом, в последующих смертях от передозняка будет несомненная вина тех бюрократов, которые лишат читателя этого мощнейшего антинаркоманского источника.

Автор и издательство подстраховались. „Пилотаж“ продавался запечатанным в целлофан, как порножурнал. Специальная вкладка не рекомендовала его продажу лицам, не достигшим совершеннолетия. В книжном варианте появилась не существовавшая в Интернете глава „Улица мертвых наркоманов“, из которой явствует, что практически все персонажи романа — все эти люди со странными прозвищами Шантор Червиц, Седайко Стюмечек или Навотно Стоечко — погибли. Текст сопроводили внятным, профессиональным послесловием Екатерины Котовой, представляющей проект „Врачей без границ“ — „Снижение вреда“, и Александра Дельфина, которое помещает роман Ширянова в медицинский и социологический контекст.