Читать книгу "Мордовский марафон - Эдуард Кузнецов"

Великодушие! Великодушие! Вот что нам надо! Но великодушным может быть лишь тот, кто знает, что дело, которому он отдает себя, с некоторой точки зрения, не более истинно, чем дело его врага. Просто это мое дело, без которого мне не жить, которое делает меня человеком, дает мне душевную полноту и т. д. И победить я должен не потому, что я абсолютно прав, а потому, что, целиком отдавшись своему делу, я должен быть сильнее врага, энергичнее, устремленнее, умнее и т. д.

Тогда, победив, я смогу быть великодушным, в отличие от борцов за дело, осиянное нечеловеческой истинностью, — эти, безжалостны.

В «Литературке» от 20 октября 1976 года статья о «биче нашего века воздушном пиратстве». Читал, конечно? Как тебе цитаты из выступления по этому поводу американского государственного секретаря Киссинджера на недавней сессии Генеральной Ассамблеи ООН? Нельзя не согласиться с его гневом по адресу «трусливых, жестоких, неразборчивых насильников», но мне хотелось бы более пространного истолкования его призыва «усилить борьбу с воздушным пиратством». Неужели только пресекать, ловить и не предоставлять убежища? А как же с терапией корней?

Что сказал бы господин госсекретарь насчет того, наприклад, можно или нет бить человека золотым портсигаром по голове, душить удавкой, топтать офицерскими сапогами? Ужасное варварство!

1801 год, Павел I: политика, существенно ущемляющая интересы самого в то время жизнеспособного класса — дворянства (отмена дворянских выборов, запрещение выезда за границу, строгая регламентация ношения одежды, армейское пруссачество и т. д.), нестерпимое самодурство царя-психопата, царя-истерика, гнетущее чувство неуверенности даже у придворных фаворитов: то награды, то ссылка… Так почему же для удаления от власти безумца пошли в ход портсигар, удавка и сапоги? А потому, что российское законодательство всерьез видело во всяком царе-батюшке помазанника Божия и не предусматривало для ограничения власти свихнувшегося помазанника института регентства, как это практиковалось в западноевропейских странах. В Дании, например, при Христиане VII, с 1784 года регентом был провозглашен будущий король Фридрих VI. В Англии вместо душевнобольного короля Генриха III правил принц Уэльский. В России же выговорить слово «регентство» было все равно, что сказать «революция», и те, кто осмеливался толковать о регентстве, не столько толковали, сколько оглядывались по сторонам. Вот и сапоги, вот и удавка… Как же их оправдать?! Но, может, и Павел не совсем невинный агнец? Не мог бы господин Киссинджер посоветовать Павлу I поразмышлять над своим законодательством, дабы не вынудить кого-то к отчаянным средствам? Вот когда есть узаконенный институт регентства (или открыты границы) тогда удавка — варварство чистой воды. А так что же выходит? Я еще раз говорю, что борьба с симптомами — дело зряшное, признак бессилия медика. Дело истинного врача — терапия корней.

Вообще я всегда неодобрительно относился к тому, что можно назвать «анкетным знакомством», когда понятие «знать человека» становится неправомерно синонимичным понятию «анкетные данные». Вот, к примеру сказать, доведись мне участвовать в конкурсе «Проект паспорта гражданина счастливого общества будущего» (хотя сомневаюсь, совместимы ли слова «паспорт» и «счастливое общество»), я бы заявил, что таковой документ должен радикальным образом отличаться от нынешних образцов. И если бы мне посчастливилось устроиться паспортистом в милицию лучезарного будущего, то, запросив там какое-нибудь ВЭЗУ (Всеземное электронно-запоминающее устройство), очень практичное вместилище всяческих сведений о любом и всех, я записал бы в паспорте некоего Эдуарда Кузнецова следующее:

1. Иерархия ценностей: а) Свобода, б) Истина, в) Справедливость, г) Хлопоты по устройству всечеловеческого счастья… Хотя нет, не в таком порядке: а) Справедливость, б) Истина, в) Свобода, а потом уже заботы о всеобщем счастье.

Параграф, скажем, 6. Уровень самооценки и претензий: адекватный.

8. Наиболее ценимые в других качества: а) доброта, б) искренность, в) справедливость, г) интеллект.

14. Предпочитаемое место жительства: а) Израиль, б) Москва (с правом выезда в любое время в любую страну).

19. Любимые занятия: а) книги, б) путешествия, в) яхтспорт, г) ночевки в лесу у костра.

20. Сексуальные предпочтения: а) темпераментные брюнетки с пышными формами, б) блондинки — в меру субтильные и желательно фригидные.

21. Любимая еда и горячительные напитки: а) мясо во всех видах (с острыми соусами), б) фрукты, в) коньяк.

38. Особые привычки, странности, чудачества: а) периодически возникающая болезненная тяга к уединению, тишине, приступы мизантропии и мизологии, б) излишне бурная реакция на несправедливость, неодолимое желание расквасить физиономию каждой сволочи, в) отвращение к порнографии как компоненту массовой культуры и тайная мечта иметь личную коллекцию всех порноизданий.

52 и последний. Голубая мечта жизни: шапка-несидимка… Ищите шапку-несидимку, а остальное приложится вам.

Дабы не создавать ложного впечатления о владельце вышеописанного паспорта, следует сообщить, что обладатель его на редкость невезучий человек. Можно сказать, что не было ни единого (ни единого!) дня в его жизни, когда бы он имел доступ к любым двум из тех благ, которые эскизно представлены в его «паспорте» (за исключением разве что параграфа о еде — это случалось). К примеру сказать, хотя он и считает яхтспорт самым увлекательным, море он видел только на музейных полотнах маринистов, книжных иллюстрациях да в кино, то же относится и к яхтам. Таким образом, если ему случалось дорываться до фруктов, то морем поблизости не пахло. Его всегда живо интересовала Истина, но, когда ему однажды показалось, что он на верном пути к ней, ему пришлось туговато со свободой, а в последнее время он вообще несколько охладел к поискам этой самой Истины, имея обыкновение говорить, что уже сполна получил свою долю синяков и зуботычин и что он не настолько честолюбив, чтобы ради славы первооткрывателя Истины превращаться в боксерскую грушу, что он достаточно скромен и с радостью готов принять эту Истину из любых рук, уже найденной и готовенькой к употреблению. С книгами у него тоже всю жизнь неудачно складывалось: не что хочется и надо, а что есть. Ну и т. д.

Достаточно сказать, что из прожитых им 37 лет 13 он находится в местах не столь отдаленных, где ни мяса-фруктов, ни блондинок-брюнеток, ни уединения-тишины… И еще — он забыл, что такое цветы и дети.

Я научился заказывать свободу тому капризному киномеханику, что заведует ночными видениями: в тот неуловимый миг, когда сознание еще мерцает едва-едва, сладостно проваливаясь в теплую темень небытия-инобытия-снобытия, надо успеть немножко напрячься — чуть-чуть, чтобы не спугнуть обволакивающий мрак покоя, напрячься и вспомнить что-то дорогое, запроволочное… Порой свобода не отпускает меня всю ночь напролет, и под утро мне начинает сниться ужасный сон, будто я… в камере. Но это так невероятно, что я тут же догадываюсь, что это всего лишь кошмарный сон. Привидится же такое!..

Но этот кислый запах! И это одеяло!

Критерий истины.