Читать книгу "Убить фюрера - Олег Курылев"

— Должен быть. В крайнем случае узнаешь, когда и куда подевался. Все в мельчайших подробностях. Если что, дашь там на лапу кому следует. Потом незамедлительно возвращайся, а выяснится что-то необычное, звони прямо оттуда в любое время суток.

Ломая голову, что в данном случае считать необычным, Пауль ушел.

А через два дня, в воскресенье вечером, он позвонил и сообщил ошеломившую Каратаева новость: разыскиваемый им Адольф Гитлер действительно проживал в Вене по указанным адресам. Его помнят и на Фельберштрассе, 22, и в мужском общежитии в Бригиттенау. Но уже более года, как он выписался из этого последнего своего приюта, заявив, что уезжает из города. Более того, судя по всему, он уехал вообще из Австрии.

— Когда точно? — глухо раздалось в трубке.

— Восьмого апреля, господин Флейтер. Накануне он рассказал об этом своему приятелю по общежитию на Мельдеманштрассе, некоему Грейнеру.

— Что конкретно он рассказывал?

— Что уезжает в Америку к какому-то дальнему родственнику…

— Ладно, возвращайся, — устало донеслось из трубки, и послышались гудки.

— Ну-у-у, Нижегородский! Ну-у-у, скотина! Застрелю поганца! — метался по комнатам Каратаев.

Зазвонил телефон.

— Саввыч? Это я, — послышался в трубке деловой голос компаньона, — я задержусь в Берлине еще на пару дней, ты не теряй…

— Куда ты отправил Гитлера? — рявкнул Савва.

— Что?

— Гитлера, говорю, куда отправил, скотина?! — заорал Каратаев на весь дом.

— Плохо слышно, — на той стороне провода стали усиленно дуть в микрофон. — Алло!.. Фу!.. Фу!.. Алло!.. Ничего не слышу… Ладно, потом перезвоню. Конец связи.

Каратаев хотел разбить слуховую трубку о стену, но все же удержался. Он лихорадочно соображал, что можно предпринять, и все более убеждался, что ничего. Если будущий фюрер действительно уехал в Америку, то рассчитывать на то, что он сможет вернуться в свою колею и выполнить предначертанное, не приходилось. Слишком большое нарушение естественного хода событий. Но как он его уговорил? Что Нижегородский насочинял такого, что Гитлер вместо Германии, о которой по его же собственным словам все время грезил и мечтал, умотал за океан? Променял белокурую праматерь-родину на страну, где смешались все расы и нации? Да еще, судя по всему, не думает возвращаться!

Нижегородский появился только через неделю. Как всегда он привез кучу всевозможных коробок и котомок.

— Мы стали богаче еще на один миллион, — бодро и в то же время с некоторой настороженностью заявил Вадим с порога.

Савва встретил компаньона в холле ледяным молчанием. Вероятно, его сдерживало присутствие Нэлли, принимавшей коробки из рук приехавшего.

— Не уходите, Нэлли, здесь есть кое-что и для вас, — попросил девушку Нижегородский, в надежде оттянуть неприятный разговор и тем временем прозондировать настроение соотечественника.

— Нэлли, вы свободны, — сухо распорядился Каратаев, отворил дверь в гостиную, приглашая Нижегородского войти, и мрачно застыл рядом.

— Мы стали богаче… — начал было Вадим, осекся и покорно прошел мимо него.

— Во-первых, никаких «мы» больше нет, — оборвал его Савва, закрыв двери и щелкнув замком. — Во-вторых, зачем ты это сделал?

Нижегородский понял, что отпираться бессмысленно.

— Савва, если ты все еще не понимаешь зачем, то я не смогу объяснить…

— Куда ты его отправил? Где он может быть теперь?

— Видишь ли… я посадил его в Шербуре на «Титаник».

Каратаев сел на подвернувшийся рядом стул и больше ничего не говорил.

— Можешь не переживать, — осторожно устроился в кресле подальше Нижегородский, — в списке погибших его нет. Правда, нет и в списке спасенных, но позавчера я посетил «Берлинский Ллойд». В одной из комнат конторы на стене висят литографии с его рисунков.

— С каких рисунков? — вяло отреагировал Савва. — Почему вдруг они там оказались? Кому понадобилась мазня этого… утопленника?

— Ну, не скажи. Не такая уж это и мазня. Помнишь, несколько раз мы встречали в журналах рисунки очевидца гибели «Титаника»? Так вот, это его. Только подписал он их почему-то именем и фамилией своего отца. Правда, очень неразборчиво. Когда я просматривал список спасенных, то сначала даже не обратил внимания на некоего Алоиза Шикльгрубера. Потом только до меня дошло, что это не может быть простым совпадением.

— Выходит, он назвался не своим именем? — чуть оживился Каратаев.

— Выходит, так.

— Но зачем?

— Не знаю. Вероятно, это результат стресса. Может, ему просто мозги там отморозило…

— Лучше бы тебе мозги отморозило, — буркнул Савва, но по всему было видно, что его мыслительная деятельность восстановлена и он что-то обдумывает. — А что за рисунки? Те, что висят в «Ллойде»?

— Разные фазы тонущего парохода, — почувствовав себя немного свободнее, ответил Нижегородский. — Очевидцы в один голос подтверждают их поразительную достоверность. Ты ведь сам мне говорил, что Гитлер — эйдетик и все, что когда-либо видел или прочитал, запоминает на всю жизнь. Если бы ты знал, как он утомил меня в поезде своими идиотскими познаниями обо всем на свете!

Но Каратаев был не намерен восстанавливать status quo[29](а вернее, status quo ante bellum[30]) и возвращаться к прежним доверительным отношениям.

— Ты мерзавец, Нижегородский, — тихо произнес он. — Ты прекрасно понимал, что наносишь удар мне… Помолчи! Да-да, именно мне… Да заткнись ты, я сказал!.. И ведь как все продумал. Сначала расспросил меня о его венском житье, выведал из компьютера адреса. Затем придумал эту свою поездку в Висбаден, Тургенев недоделанный. Я только не могу понять, с чего это ты потом так разгулялся? И где ты гулял? В Париже? На радостях от удачно проведенной операции? Испоганил историю и доволен! В концлагерь таких надо сажать. Пожизненно!

— Все?

— Не все!

— А я говорю: дай сказать и мне!

Нижегородский встал, подошел к книжному шкафу и достал с полки большую, богато изданную книгу в черном переплете. Это оказалась Библия.

— Я приму все твои обвинения и добровольно отправлюсь в концлагерь, если ты, в свою очередь, докажешь свои неоспоримые права требовать неизменности дальнейшего хода истории. — Обеими руками он водрузил Библию на столе перед Каратаевым, что привело того в некоторое замешательство. — Докажи, что ты тут главный и что только ты имеешь право решать, что можно трогать, а что нет. С некоторыми вещами ты позволяешь себе обращаться достаточно вольно (вспомни алмаз и свою египетскую аферу), к другим же запрещаешь прикасаться. Если ты сбежал сюда по доброй воле, а я оказался здесь случайно, то вряд ли это дает вам, господин лже-Флейтер, преимущество передо мной. А кроме нас этот мир населяют и другие люди, для которых сегодняшний день никакое не прошлое, а самое что ни на есть настоящее. Впрочем, как я успел уже заметить, на всех остальных тебе наплевать.