Читать книгу "Шикаста - Дорис Лессинг"

Я стала прислушиваться к разговорам родителей об обстановке в мире, записалась в школе в кружок текущих событий, обращала внимание на информационные программы и выпуски новостей.

Наша семья в этом отношении отличается от других. Куда ни глянь, все сейчас страстные приверженцы какой-нибудь партии. Или притворяются. Это тоже сразу видно. Родители часто повторяют, что винить этих людей нельзя. Вопрос выживания. Людям не всегда нравится, когда они такое слышат. Однако Симон с Ольгой к политике относятся с неприязнью. Они заняты конкретными делами, своими больницами. Они об этом нечасто говорят, только с близкими знакомыми.

Но и когда они молчат, тоже все понятно. А все вокруг с головой ушли в политику, и родители чувствуют себя не в своей тарелке. Все равно, как атеист в Средние века.

Англия. Первые два раза мы, дети, ездили туда еще до установления диктатуры. Ничего особенного в глаза не бросалось, разве что все шло вкривь и вкось. Но в третий раз уже не хватало продуктов. Даже на ферме мистер Джонс и миссис Джонс беспокоились. Я расспрашивала Симона и Ольгу, и они сказали, что многих арестовывают, что арестованные пропадают бесследно. Ну, об этом я уже слышала. И безработные, особенно молодые, бушуют, хулиганят. Пока их не заберут в армию или не посадят. В Уэльсе и в Шотландии то же самое, хотя они вроде и независимы. Диктатор попытался выгнать из Англии всех иностранцев. Родители столкнулись с трудностями, отправляя Джорджа туда на год. Мать говорит, что пробить поездку помогли лишь «особые отношения». Хотя мы все считаемся англичанами. Я узнала, сколь важная штука эти «особые отношения».

Америка. Ольга и Симон утверждают, что эта страна богатая, кризис в ней замаскирован. Но я помню очереди за хлебом. И, как Ольга говорила, там точно так же буянят безработные, бьют витрины, поджигают автомобили. И когда мы там были, видели военных и лагеря. В Нигерии все иначе, потому что страна бедная. Может, это лучше, чем сначала быть богатым, а потом обеднеть. В Нигерии на каждом шагу голодные и больные. Тогда мать как раз начала брать меня с собой. Мы посещали больницы и лагеря беженцев. Я тогда впервые видела эпидемию. Конечно, у меня были сделаны необходимые прививки и все такое. Но никто не знал, что за болезнь свирепствовала в то время, и, между прочим, так с ней толком и не определились по сей день. Задним числом я дивлюсь храбрости Ольги, тому, что она везде брала нас с собой. Сейчас мама говорит, что приучала нас быть готовыми ко всяким неприятностям.

В Нигерии безработных встречалось меньше, здесь люди так или иначе сохраняли связь с землей. В Кении примерно то же самое. Ольга и Симон работали с большими коллективами медиков в лагерях беженцев из районов, пострадавших от неурожаев. И здесь много молодежи, и на этих молодых людей тоже напяливали военную форму. Армии росли повсюду, просто потому, что куда-то надо было девать безработных. В Египте есть кое-какие местные особенности. Бедность вопиющая. Болезни, как же без них. Лагеря беженцев, гуманитарная помощь. Парни бегут по улицам, поджигают дома, машины, грабят лавки. Я боялась, что сожгут наш дом. Два дома на нашей улице сгорели. Везде горели дома. Вводятся войска… Теперь мы в Марокко. Снова местные отличия, но по сути-то… Слова другие, вещи те же. Бедняки, солдаты, дефицит…

Что-то не тянет меня писать о политике. Вообще-то я собиралась. Партии, правительства, все такое. Но, похоже, что, по сути-то, везде все одинаково. Хотя в Америке — демократия, Британия — социалистическое государство, Нигерия — «гуманная диктатура», как выразилась Ольга. Кения — свободная развивающаяся страна или же «гуманная олигархия», опять по выражению моей матери. Марокко — «исламское свободное социалистическое развивающееся государство», тоже очень гуманное, что бы это ни означало. Воспитали нас не без странностей. Почти все сейчас повсюду одержимы политикой. Приходят гости, начинают что-то страстно, увлеченно рассказывать, а мы с Джорджем едва сдерживаемся, чтобы не захохотать, а то и из комнаты выскакиваем. И так в каждой стране, какое бы правительство в ней ни правило. Мать и отец, конечно, к политике непричастны, но они всегда на службе правительства. То есть, вроде бы, должны это правительство поддерживать, и посетители хвалят правительство, чтобы польстить моим родителям. Скука смертная.

Особые отношения. Вижу, как они важны. Раньше я этого не понимала. «Раньше» засасывает меня, я пишу сейчас, но продолжаю сползать в это «раньше», в свои тогдашние настроения, воззрения и все такое.

Прежде всего, вспоминается Хасан. Он появился в доме вскоре после того, как Джордж вернулся из Уэльса. Мой брат сразу тесно подружился с Хасаном. Это кажется странным, хотя ничего странного и не произошло. Хасан — один из многих наших посетителей, он из Медицинской ассоциации. Но он сразу стал другом Джорджа. Мы об этом не слишком задумывались. То есть я не слишком задумывалась, потому что такое уже однажды было.

Первый раз — в Нью-Йорке. Джорджу было всего семь. Нас часто навещала женщина, гуляла с Джорджем, многое показывала и рассказывала ему. Бенджамин разок с ними тоже вышел, но больше не захотел. Она ему не понравилась. Я спросила Джорджа, что они делали, и он ответил: «Да, так, говорили о разном». Тогда я об этом не задумывалась, а теперь вспоминается. Потом каникулы в Уэльсе, мы втроем. И человек из Шотландии, какой-то специалист по фермерскому хозяйству. Он Джорджа брал на рыбалку и еще куда-то. Тогда я на это не обращала внимания, а теперь жалею. Бенджамин раз увязался с ними, но больше не захотел. Ему всегда все казалось скучным. Манера поведения, мимикрия. Я пытаюсь припомнить, приглашали ли меня. Почему я не ездила с ними? Хорошо помню, что мне так нравилось на ферме, что не хотелось никуда отлучаться, не хотелось выходить за территорию. Но помню прогулку с Джорджем и этим человеком. В нем было что-то особенное. Джорджу он нравился. Звали его Мартин. Потом Нигерия, эпидемия, родители заняты, но нас с собой не берут. С нами занимаются домашние учителя. Один, из Кано, учил нас математике, истории и арабскому. И еще он тренировал нашу наблюдательность. Этому он уделял особое внимание. Он занимался со всеми нами, но Джордж часто с ним гулял. В Кении с нами после школы тоже занимались учителя. И здесь Джордж тоже как-то всегда выделялся.

Я спрашивала мать. Еще чуть ли не вчера спрашивала. Она сразу понимала мои вопросы, чуть ли не с первого слова, ожидала их и заранее обдумывала ответы. Она очень внимательно относилась к моим вопросам. Я сравнивала ее отношение с отношением других матерей к вопросам своих детей. Моя мать всегда считала, что вопросы детей следует принимать всерьез.

Я сказала ей, что все записываю. Она не удивилась. Конечно же, она знала. Я сказала, что по мере записи лучше понимаю факты. Она рассказала о Мартине, о других учителях, о той женщине в Нью-Йорке. Однако, закончив подробный рассказ о них, Ольга подытожила его ответом на вопрос, который я не задавала: «Не знаю. Рэчел».

Дело происходило в маленьком домике с плоской крышей. Этот дом нам нравился гораздо больше, чем квартира в многоэтажке. Находилось наше жилье в квартале, где проживало местное население, «туземцы», приятные люди, со многими из которых мы подружились. Ночью часто спали на крыше. Лежали на матрасах, глядели на звезды, разговаривали. Лучшее время для нас всех. К тому же вся семья вместе, нечасто такое случается. Отец, к примеру, вот-вот опять уедет, где-то открывается новая больница с докторами «всех сортов», как выражается Бенджамин, имея в виду все цвета кожи. Отец постоянно в работе.