Читать книгу "Паутина - Сара Даймонд"

Думается мне, я лишь однажды увидел, так сказать, оборотную сторону Ребекки. К тому моменту я прожил в колонии месяца два. Мы собрались в комнате отдыха, человек пять-шесть, и разговорились о прежней жизни, до колонии, о своих семьях, друзьях и прочем. Один из пацанов — примерно мой ровесник, лет двенадцати, — стал рассказывать о приемных семьях, куда его направляли, как он ненавидел большинство таких семей, какими козлами оказались последние старики, после которых он сюда и попал. Парень хоть и малолетка, а крепкий был орешек, рассказывал обо всем как бы между прочим, а ведь натерпелся — будь здоров. Ребекка что-то сказала ему — ласковое, утешительное, как соцработники говорят, я не помню, что именно. И он ей ответил: «Ну, ты-то должна знать, каково это. Сама жила в приемной семье, я в новостях слышал». Видели бы вы ее реакцию — просто жуть! Набросилась на него, как злобная дикая кошка, царапалась, дубасила кулаками. Бедный парень не понимал, за что она его так, а мы будто к стульям приросли. «Только посмей еще раз сказать такое, — вопила она. — Ты ничего не знаешь о моей семье, у меня настоящие родители, а в новостях одно вранье!» Она колотила его, пока он не вышел из ступора и не начал защищаться. Кто-то из сотрудников, привлеченный шумом, заглянул в комнату отдыха, разнял их и отвел в кабинет Тома. Оба получили одинаковое наказание, потому что ни он, ни она не назвали причину ссоры. Лично я думаю, пацан побоялся ее выдать и сказал, что просто подрались.

Я вспомнила фразы из книги «Жажда убивать»: «Она никогда не упоминала о том, что была приемным ребенком… Приемных родителей она всегда называла мамой и папой».

— А сама она много рассказывала о своей семье? — спросила я.

— Не больше, чем обо всем другом. Ее постоянно навещал отец — ее приемный отец, — по-моему, он приезжал в любую свободную минуту. Я пару раз видел его. Невзрачный такой и совершенно несчастный, выглядел всегда как подневольный трудяга, который плетется на опостылевшую восьмичасовую смену. Все говорили, что он богач, но, глядя на него, в это трудно было поверить. Однако деньги у него явно водились, если судить по тому, что он присылал Ребекке.

— Она получала от него много подарков?

— Уйму! Чуть ли не каждую неделю — громадную посылку. По правилам колонии любая посылка вскрывалась прилюдно, поэтому мы все видели, что она получала. Забавно, но, по-моему он присылал ей совсем не то, чего она сама хотела, — дорогущие косметические наборы, французские духи. Я помню флакон «Шанели № 5». Мечта какой-нибудь тщеславной, вульгарной девицы, а Ребекка была совсем не такая. Она вроде бы радовалась, получая его подарки, но, кажется, ничем никогда не пользовалась.

После недолгой паузы Мартин заговорил снова, но быстрее, словно заторопился:

— Вот, пожалуй, и все, что я знаю о Ребекке Фишер. Надеюсь, вам это хотя бы чуть-чуть поможет.

— Вы оказали мне огромную помощь, спасибо! — поблагодарила я и не удержалась от последнего вопроса: — В самом начале вы упомянули, что Том Хартли жив. Как по-вашему, не могла бы я пообщаться и с ним?

— Между прочим, я не теряю с ним связи. Многие парни поддерживали с ним отношения после выхода из колонии, некоторым из нас он в прямом смысле слова заменил отца. Но должен сразу предупредить: я не уверен, что он захочет говорить с вами о Ребекке. В прошлом году ему исполнилось семьдесят два, и здоровьем похвастаться он не может. Но если вы оставите мне номер своего телефона, я передам его Тому… попытка не пытка.

— Это было бы здорово. — Я продиктовала ему свой номер. — Еще раз спасибо. Разговор с вами буквально раскрыл мне глаза.

— Надеюсь, мой рассказ поможет. Желаю успеха.

Он повесил трубку. Я представила, как он выходит из крошечного кабинета и шагает в сторону комнаты для отдыха, откуда доносится шум голосов — там полным ходом идет сражение в пул, беспрерывно вещает укрепленный на стене телевизор.

Я вернулась в кухню, зажгла сигарету и погрузилась в мысли.

30

Утро медленно переползало в день. Я перенесла пухлую папку с фотокопиями и вырезками из гостевой комнаты вниз и, расположившись за кухонным столом, принялась заново просматривать их, пытаясь очистить мозги и взглянуть на каждый лист бумаги так, словно вижу его впервые. Я надеялась выявить некий ключевой объединяющий фактор, ниточку, которая свяжет все воедино и представит мне истинную Ребекку. Увы, ничего похожего в папке не было. Наоборот, разложенные передо мной бумаги порождали еще больше вопросов, чем прежде, загоняя меня в непролазную чащу противоречий, догадок, мнений, фактов. С черно-белой школьной фотографии, наполовину закрытой отчетом психолога о душевном здоровье Ребекки Джейн Сандерсон, на меня смотрела дюжина девичьих лиц, сам отчет выглядывал из-под блокнота, куда я записывала пришедшие мне в голову мысли. В ярких лучах солнца эта картина напоминала нечто среднее между коллажем и натюрмортом, в художественной галерее ее можно было выставить под названием «Несбывшиеся планы» или, например, «Крушение надежд».

Около трех часов я вздрогнула от стука в заднюю дверь. Затолкав впопыхах все документы обратно в папку и сунув ее в ящик шкафа, я открыла дверь, наперед зная, что это Лиз. И не ошиблась.

— Здравствуйте, Анна, — тепло приветствовала она меня. — Шла мимо, дай, думаю, зайду, посмотрю, как вы… Не заняты?

— Нет, нет, заходите! — Я обрадовалась ее появлению, все еще удивляясь про себя, что раньше считала ее самодовольной и самоуверенной. — Как насчет чая?

— С удовольствием. Если можно, с молоком. И два кусочка сахара, пожалуйста.

Пока я наливала и ставила чайник на огонь, мы обе молчали, но это молчание было даже приятным, будто с Петрой или с Карлом, и заговорила я из чистого интереса, а не из-за опасения показаться невежливой:

— Рассказывайте, как жизнь? Вы только с работы?

— С полчаса как вернулась. Сегодня у меня радость — утром пришло письмо от старшей дочери. — Она улыбнулась. — От Кейти — уверена, я уже говорила вам о ней. Она работает учителем в Германии.

Я мысленно увидела Лиз в образе матери: она не была вечно занята и вечно виновата, она всегда была рядом. От щемящей зависти екнуло сердце, и, чтобы не выдать себя влажным блеском глаз или слезливой интонацией, я сосредоточилась на чае.

— Очень рада за вас, — отозвалась я. К счастью, голос не дрогнул. — Как она там?

— О, прекрасно! Познакомилась с очень приятным молодым человеком. Кажется, он тоже учитель. Я очень надеюсь, что на этот раз она полюбит по-настоящему. Может, я старомодна, но считаю, что она затянула с замужеством.

— А сама она хочет выйти замуж?

Лиз колебалась с ответом.

— Даже и не знаю. Взрослые дети часто не торопятся посвящать родителей в свои планы. Наверное, пока ей и не хочется. Эллис всегда была более домашней девочкой… может, поэтому теперь она в своей Америке мать троих детей. Младшему всего два года, зовут Тодд.