Читать книгу "Раяд - Всеволод Бенигсен"

Я так слаб, что писать это письмо помогает мне мой внук Ваня. Вот их на уроках истории учат теперь совсем другому. До войны их учили тому, что история России началась в 1917-м году, после войны, слава богу, опомнились и теперь говорят, что гораздо раньше. Правда, никакого отношения к реальной истории это не имеет. Вы бы почитали их учебники. Ваня все время спорит со мной. С его слов выходит, что все, что я сам когда-то постигал и позже передавал другим, было чистой воды вздором. И получается, что ни Вас, ни меня как будто не было. То есть мы вроде были, а вроде и нет. Как раяды.

А что касается порядка, то, может, его следовало бы сначала в головах навести, а потом уж за все остальное браться? Впрочем, в чем-то, возможно, Вы и правы. Смотрю я на Ваню. Все у него в голове четко и правильно. И нарушить эту «правильность» нет у меня уже ни сил, ни желания.

Вспомнил я тут про Вашего Святополка Спасителя. Не верю я что-то в его «спасительную» миссию. Откуда же тогда взялись поздние захоронения явно неславянского происхождения на территории Раяда? Впрочем, ответ на этот вопрос я уже вряд ли когда-нибудь узнаю. И это не пессимизм, это возраст. Здесь я уже имею право говорить о нем.

Обнимаю Вас крепко. Даст Бог, свидимся.

Ваш Е. Виноградов

А. ПЕРЕВЕРЗИН – Е. ВИНОГРАДОВУ

10 мая 1951 года

Любимый Евгений Осипович!

Порядок нельзя наводить. Стремление к идеалу в России – это преступление. Русский бог – особый бог. Стремясь к порядку, мы изгоняем этого бога, считая, что найдутся и получше. А получше не находятся. Потому что у Бога есть только одна альтернатива, и мы знаем какая. Свято место пусто не бывает. В России нельзя трогать беспорядок. Этот беспорядок священен – он творческий! Я вспоминаю покойного писателя Мирзояна, с которым был какое-то время почти дружен. У него на рабочем столе, да и вообще в кабинете, творился форменный бардак. К очередному юбилею Сталина ему поступил заказ от «Правды» – написать оду в честь великого вождя. Подобные поручения, как Вы понимаете, абы кому не дают. Это такая «честь», что попробуй ее урони. По заказу писать Мирзоян был не особо привыкший и потому довольно долго возился с этой одой. Когда стихотворение было наконец закончено, он решил выйти прогуляться. Тем более что до прихода курьера из газеты был еще час. Представляете его растерянность и ужас, когда, вернувшись домой, он обнаружил, что его домработница (нанятая буквально на днях) решила навести порядок, в том числе и в его кабинете. Все было вылизано и вычищено, как в морге. Книги и рукописи были собраны в стопки, стопки разложены по полкам, полки аккуратно протерты. Это был тот самый идеальный порядок. Мертвый порядок. Но самым ужасным было не это, а то, что рукопись со стихотворением безвозвратно потонула в этой безупречной чистоте. Представляете? Через полчаса за рукописью должен явиться посыльный из газеты, чтобы отнести его в редакцию, а рукописи нет. Естественно, бедолага перерыл кабинет вверх дном. Теперь это уже был не творческий беспорядок, а тот самый страшный беспорядок, который следует обычно за идеальным. Чем больше он искал пропавшую рукопись, тем меньше времени у него оставалось до прихода курьера. Потеряв надежду найти оригинал, он бросился писать оду заново. Но что можно написать за двадцать минут? Память у него была ужасная, поэтому вспомнить из уже написанных пятидесяти строф он смог только четыре. По иронии судьбы одна из них заканчивалась так:

Увидел я портрет Его настенный

И строгий взгляд почувствовал на миг.

Это были почти пророческие строки, ибо теперь уже не какой-то там полуфиктивный герой стихотворения, а сам он, вспотевший от ужаса и с всклокоченными волосами, стоял посреди кабинета, ощущая каждой клеткой своего перепуганного организма «строгий взгляд» вождя со стены. Финал был, впрочем, не таким веселым. Рукопись он вовремя не сдал. Честь мундира, стало быть, замарал. Сажать его не стали, но пропесочили по партийной линии дай боже, а затем и вовсе исключили из партии. За антисоциальное поведение и что-то там еще. Тем более началась очередная компания за «народность» и «простоту языка», а он в юности, как назло, якшался с символистами, хотя потом и перековался в кондового соцреалиста. В общем, его исключили, а исключение из партии, как Вы понимаете, в наше время предвестие печали. Перепуганный и теперь уже «презренный» не только в переносном, но и в самом прямом смысле, так как от него, конечно, сразу все отвернулись, Мирзоян, и без того склонный к выпивке, запил и вскоре умер. Ирония судьбы заключалась в том, что, когда его хоронили, эту самую оду Сталину обнаружили в кармане его пиджака. Видимо, выходя прогуляться, он взял листок с собой, но это абсолютно вылетело у него из головы, когда он вернулся и застал тот самый кошмарный идеальный порядок в своем кабинете. Однако история, как известно, учит только тому, что ничему не учит. Что тут добавить? Нет ничего большей стабильности в мире, чем стабильность нестабильности России.

Искренне любящий

Ваш А. Переверзин

ИЗ МАТЕРИАЛОВ ДОПРОСА А. ПЕРЕВЕРЗИНА

– Значит, вы утверждаете, что Раяд – это центр племени раядов, а не зашифрованное название шпионской сети?

– Да.

– И вы утверждаете, что не собирались свергать Советскую власть и не готовили покушение на товарища Сталина?

– Да.

– А вот профессор Шестаков утверждает обратное.

– Что же?

– Профессор Шестаков признался, что так называемые руны из Раяда – это шифровки, полученные от американской и английской разведок.

– Он арестован?

– Здесь вопросы задаю я. Вы признаете факт получения зашифрованных посланий от вашего начальства?

– Господи, какого начальства?

– Здесь вопросы задаю я. Но если вам интересно, то вот перевод этих шифровок, которые нам предоставил Шестаков. Здесь четко написано: «Товарища Сталина следует немедленно убрать. Ответственность по исполнению возложить на профессора Виноградова».

– Чушь какая-то. Там совсем другой текст.

– Какой же?

– Я уже сейчас не помню... Я...

– Вы плохо подготовились. Видимо, не ожидали провала, да?

– Как я должен ответить на этот вопрос?

– Здесь вопросы задаю я. Вы ожидали или не ожидали провала вашей шпионской организации?

– Это какой-то бред. Как можно было что-то поручать профессору Виноградову, тем более убийство Сталина, если Виноградову девяносто два года и он едва ходит?

– Здесь вопросы задаю я. Ну, для убийства, как вы понимаете, ноги не очень важны.

– Ничего никто никому не поручал и поручить не мог.

– Напрасно отпираетесь. Виноградов уже сознался.

– И он тут?

– Здесь вопросы задаю я. Виноградов предоставил нам подробный план убийства товарища Сталина, мы также изъяли у него оружие для осуществления этого подлого акта. Кроме того, помогать ему в этом гнусном деле должны были его семья и соседи. Вот их признания. Всего пятнадцать человек.