Читать книгу "Жизнь ни о чем - Валерий Исхаков"

Боже мой!

Неужели же это она?

Чем-то до боли похожая на нашу любимую учительницу, свою мать, но тоньше и выше ростом, в красивом, длинном, до полу, шерстяном платье, в огромной широкополой шляпе — вот какой предстала передо мной Вера. Волосы у нее были коротко подстрижены и выкрашены под блондинку. А края шляпы чем-то украшены. Я не сразу смог понять — чем. И только потом до меня дошло, что это подвешенные на нитках игрушки — крохотные медвежата, утята, слонята и прочая живность. Именно такие игрушки было модно дарить девочкам на 8 Марта в нашем, и не только нашем, классе когда-то. Помнится, всю школу охватило тогда это модное поветрие.

В этом роскошном, но все же, скорее, теплом и домашнем, чем бальном, платье и в этой шляпе сказочной волшебницы неузнаваемая почти Вера стояла перед сидящими на стульях и в креслах на колесиках душевнобольными и вслух по бумажке читала что-то — как пояснила мне на ухо Анна Андреевна, собственного сочинения сказку.

В сказке, как мне показалось, не было никакого смысла. Какая-то маленькая треска плыла там из одного моря в другое и вместо моря попадала в глотку здоровенному тюленю: Что-то в этом роде. Вряд ли больные понимали в сказке больше, чем я. Но они — слушали. По крайней мере — делали вид, что слушают. Меня бы не очень удивило, признаюсь, если бы я узнал, что врачи и медсестры, облагодетельствованные опекуном Веры, нашим общим другом Андреем, устраивали эти сборища специально для Веры и обеспечивали ей публику любыми доступными способами — в том числе и угрозами, и уколами, и какими-нибудь дополнительными благами для особо послушных. Только один человек явно слушал Веру по доброй воле, и слушал очень внимательно. Больной в инвалидной коляске, на чьем лице каждое произнесенное Верой слово находило немедленный живой и радостный отклик. И когда Вера закончила сказку про маленькую треску и сделала маленькую запланированную паузу, именно этот больной разразился оглушительными, исступленными аплодисментами, а остальные больные подхватили за ним, как ученики за учителем.

Мы с Анной Андреевной аплодировали тоже.

На нас никто не обращал никакого внимания. В том числе и Вера. Царственно поклонившись всем, она снова гордо выпрямилась, перебрала листочки и начала читать: ту же самую сказку о маленькой треске. Больные обреченно слушали. Все, кроме того особенного, в коляске. Он слушал так внимательно, с таким неподдельным наслаждением, что было понятно: каждый раз, сколько бы Вера ни читала, он слышит ее сказку словно впервые. И каждый раз испытывает все то же неподдельное наслаждение.

— Она каждый день выступает? — осторожно спросил я, когда мы осторожно отступили за дверь и начали спускаться по лестнице на первый этаж.

— Почти каждый. Когда хорошо себя чувствует.

— И всегда читает эту сказку? — спросил я еще осторожнее. Не хотелось бы мне, чтобы в моем голосе можно было расслышать что-то, кроме сочувствия.

— Ну что вы! Она каждый день пишет по одной сказке. Обычно совсем коротенькие, на страничку. А иногда бывают и подлиннее. Иногда даже и по две пишет. Но читает за раз всегда только одну. Больным нравится.

— А вам?

— Вы знаете — очень! Андрей Ильич очень просит нас внимательно следить, чтобы ни один листочек не пропал. Собирается издать ее сказки отдельной книгой.

— Это хорошо. Это очень хорошо! — вполне искренне сказал я.

И Анна Андреевна согласилась со мной. И по ее простодушному лицу я видел, что она вовсе не притворяется передо мной, не старается угодить и понравиться другу своего могущественного благодетеля, но и впрямь любит Веру и восхищается Андреем и рада, что творчество ее больной станет достоянием широкой публики.

На этой прекрасной ноте взаимопонимания мы с ней и расстались. Хочется верить — навсегда.

5

Нападение произошло так быстро и до того было похоже на то, как я его себе воображал, что не успел я разобраться, происходит оно на самом деле или в очередной раз мерещится мне, как все уже было кончено. И вот я уже стоял в той самой излюбленной позе: ноги на ширине плеч, руки завернуты назад и вверх, мордой в стол: то есть в капот машины в данном случае. Двое мордоворотов в масках выкручивали мне руки, третий пинал по лодыжкам и прикрикивал: «Шире ноги, падла!.. Шире! Кому сказал!» — а четвертый тем временем вытащил у меня из-за пояса пистолет и тоже начал орать: «А где у тебя разрешение на ствол, а?! Я у тебя спрашиваю!»

Я молчал. Не потому, что я такой смелый, просто я не знал, что ему сказать. Разрешение на оружие у меня было, Игорь Степанович с Горталовым об этом позаботились. И как раз в то время, когда этот неуемный орал на меня, главарь нападавших, такой же, как все — в камуфляже, в маске, в черных перчатках с обрезанными пальцами, — развернул мое разрешение и отбросил в сторону. Разрешение его не интересовало. Его интересовал другой документ. Обнаружив два сколотых листка с печатным текстом, он бегло просмотрел их, удовлетворенно кивнул и коротко приказал подручным: «Хватит!»

Одно слово — и меня отпустили, и все отошли в сторону. Мы остались вдвоем у капота чьей-то чужой машины. Я осторожно, стараясь не вертеть головой, осмотрелся и увидел, что нашего джипа поблизости нет. Не было рядом и шофера Наташи.

— Вот: — выложил между тем главарь на капот машины зеленую бумажку с портретом Бенджамина Франклина. — Это тебе за причиненный моральный ущерб. А это… — Он аккуратно сложил и спрятал в карман Нинины листочки. — Я сам передам кому следует. Ты в этом больше не участвуешь. Вопросы есть?

Я по-прежнему молчал. Не было у меня вопросов. И желания говорить что-нибудь тоже не было. В тот самый момент, когда я вообразил себя победителем, меня предали. В очередной раз предала женщина. Не в первый раз и, надо полагать, не в последний. Если, конечно, меня не собираются прикончить прямо сейчас. Думаю, однако, что не собираются. Зачем же сто баксов предлагать, если судьба моя решена? Сто баксов человеку предлагают, когда хотят унизить человека, а не убить.

Главарь нападавших — это был, конечно, господин Горталов — и не думал этого скрывать.

— Сам понимаешь, — добавил он, — что ехать к Игорю Степановичу за вознаграждением теперь бесполезно. Он получит то, что искал. И ты ему для этого совсем не нужен. Извини, что машина тебя не дождалась. Ничего, доберешься на общественном транспорте: Поехали!

Это уже не мне. Это — своим громилам.

Из-за кустов вырвались две машины, громилы расселись и умчались прочь. Еще одна славная победа над организованной преступностью только что была одержана ими.

И тут из ворот психлечебницы вышел хозяин машины. Ему явно не понравилось, что какой-то подозрительный тип стоит, опираясь рукой на капот его драгоценной «девятки».

— Не понял: — начал было он на повышенных тонах, но я не дал ему договорить.

— До города не довезешь? — спросил я и поднял брошенную Горталовым сотенную.

Не поеду я домой на общественном транспорте.