Читать книгу "Круги Данте - Хавьер Аррибас"

― Мы заключили договор, ― произнес он. ― Уверен, что вы помните его условия. Вы предоставили мне ваши услуги, и я всем доволен.

― Но в действительности я не раскрыл никакой тайны, ― ответил поэт тем же бесстрастным тоном, не поднимая глаз.

― По моему мнению, ― объяснил Баттифолле, ― ваше расследование дало возможность поймать убийц. Вы слишком скромны…

― Я слишком глуп… ― прервал его Данте.

Граф замолчал. Он был смущен и, не найдя нужных слов, ограничился тем, что пристально смотрел на своего гостя.

― Я глуп, потому что действительно поверил, что мое участие что-то значит, ― продолжал поэт, подняв голову и посмотрев графу в глаза. ― Я глупец, потому что не сумел понять, что все мои шаги направляемы… более того, мной руководили, словно какой-то замечательной марионеткой, той же самой черной рукой, которая обычно дергает за ниточки во Флоренции… Как вы должны были смеяться над моим невежеством, мессер Гвидо Симон де Баттифолле, наместник и действительный исполнитель воли короля Роберта во Флоренции!

― Я вас не понимаю, ― возразил Баттифолле, но не смог выдержать обвиняющего взгляда поэта.

― Даже теперь, когда вы не можете смотреть мне в глаза, ― продолжал Данте с холодным спокойствием, ― без сомнения, вы могли бы насладиться бессилием и невежеством, которые отражаются в глазах того, кого обманули. Я признал это, понимаете? Потому что это тот самый взгляд, которым посмотрел на меня несчастный в камере, пока захлебывался собственной кровью. Страдающий, запуганный, лишенный надежд и жестоко обманутый.

Даже теперь, когда Данте бросал ему вызов, граф избегал смотреть на поэта. Он медленно повернулся и стал ходить по комнате; дошел до двери, но выйти из комнаты не собирался.

― Да, мессер граф де Баттифолле. Обманутый, ― продолжал поэт, свободный от давления своего собеседника. ― Потому что каждый миг он ждал момента, чтобы выйти из камеры. Он был уверен, что выберется из этой безнадежной ситуации, ― объяснил поэт надменно. ― И, конечно, он ждал, что язык останется при нем. Когда он потерял его вместе со способностью говорить, он потерял и свое оружие, свое единственное оружие ― возможность рассказать то, что знал; а с этим были связаны его надежды и его гордость. Вот что я увидел в том разбитом и окровавленном человеке. Но не было нужно, чтобы он рассказал мне еще что-то, потому что и без языка убийца раскрыл мне все то, что до сих пор я не был готов понять. Это нелепо, правда? Он посажен в хорошо охраняемую тюрьму наместника короля, но при этом надеется, что кто-то его освободит. И он был по-настоящему обманут, когда этот кто-то продемонстрировал, что не выпустит его на свободу.

― Рассказывайте… ― произнес граф без твердости в голосе. Он повернулся к Данте, но прежде закрыл дверь в комнату. Разговор снова превратился в приватный. ― Как мог он мечтать о спасении?

― О том же подумал и я, ― ответил Данте. ― Хотя не будет так уж опрометчиво предположить, что его тюремщик был тем самым человеком, который посылал ему сообщения и указания к действию.

― Ваши обвинения очень серьезны, ― сказал Баттифолле, лицо которого, почти по обязанности, превратилось в маску возмущения. ― Как вы смеете?..

― Я предположил, ― перебил его поэт. ― Разве не это умение вы больше всего ценили во мне? А теперь вам оно не правится? Или, возможно, вы не были готовы по-настоящему оценить его, хотя говорили обратное… Но я подозреваю, что, возможно, вы ни в коем случае не…

― И на чем базируются такие предположения? ― прервал хозяин дома почти с презрением, хотя у Данте было смутное ощущение, что граф чувствует себя побежденным.

― В том жестоком убийстве с внутренностями на дереве убийцы не так следовали моему произведению, как я ожидал! ― воскликнул Данте. ― Когда я сказал вам об этом, вы казались удивленным. Как же вы могли быть не удивлены? Но наивный Данте слепо пошел в другом направлении, не обращая необходимого внимания на детали. В тот момент я тоже был удивлен и даже испуган, не отрицаю, казалось абсолютно сверхъестественным и непонятным, как кто-то мог узнать мои мысли, наброски, которые не вышли в свет в окончательной редакции. Но позднее я обратил внимание на одну деталь, которая развеяла туман. Бывают моменты, которые переворачивают всю память человека, ― опыт изгнанника, не имеющего надежд, хотя этого вы никогда не смогли бы понять, ― добавил он вызывающе.

Граф не сводил глаз со своего гостя, но не говорил ни слова, возможно, он был смущен, ему было неуютно рядом с уверенностью, которую излучал Данте.

― Но было время, ― продолжал поэт, ― когда старый и униженный человек пытался играть с молодостью, спасаясь в объятиях женщины. И любовь, мессер граф де Баттифолле, почти так же, как вино в воинах или честолюбие в кабальеро, тревожит разум людей литературы.

Данте на мгновение задумался, пока наместник короля молча наблюдал за ним.

― Но отставим в сторону эти детали, которые теперь не имеют значения, ― продолжил поэт с новой силой, ― важно то, что тогда многое вышло из-под моего пера. Эти изменения были лишь в одной редакции, которую я не смог уничтожить и которая увидела свет только в Лукке… Откуда был экземпляр моего произведения, которым вы, по вашим словам, владеете? ― с нажимом спросил он; не дождавшись ответа, он сам продолжил: ― Из Лукки, верно?

Граф Баттифолле сделал несколько шагов, потом повернулся к гостю и нашел последнее подходящее оправдание.

― Возможно, у убийц был другой экземпляр… ― предположил он без особой уверенности.

― Я уверен в том, что они не были в Лукке, как и в том, что их интересовали в Италии вовсе не книги, ― уверенно ответил Данте. ― Эта книга находится в собственности другого человека; того самого, который нашел их и поддерживал в этом городе, который обладает достаточной властью, чтобы они оставались безнаказанными, пока он был заинтересован в том, что происходило.

― Вы знаете, что Ландо и его люди обладают такой же, даже большей властью, чем наместник короля… ― беспомощно отозвался граф.

― Но Ландо теперь должен быть далеко от Флоренции, ― возразил поэт спокойно. ― И ни он, ни его люди не держат убийц в своей тюрьме; кроме того, они не приказывали отрезать язык единственному, кто мог бы прояснить это дело.

Граф не пытался возражать. Он молча соглашался и гладил подбородок правой рукой. Он растерянно разглядывал каменную плитку под ногами.

― Почему вы этого не признаете? ― спросил Данте без нажима. ― Вы привезли меня, чтобы я расследовал… или мне так хотелось думать. Дайте мне хотя бы получить удовлетворение от того, что мои заключения верны, ― добавил он с иронией.