Читать книгу "Принцип мести - Сергей Зверев"

– Бесполезно, – сказал он. – Их слишком много.

– Я попробую...

– Не надо. Лучше отработай первый комплекс...

В соответствии с этим комплексом я должен был провести подсечку, уложить его на спину и нейтрализовать удушающим приемом. Очевидно, Садовскому было нужно проиграть в полуфинале. Поражение было для него предпочтительнее победы. Я не стал выяснять, почему, и вполне достоверно под дикие вопли толпы «задушил» его.

Моего поверженного противника проворные монахи тут же схватили за ноги и уволокли прочь. На его счастье, они не стали проверять раскаленным на огне прутом, жив ли он, как это делали в Древнем Риме; бросив Черную Маску в «трупницкой» – палатке за пределами колизея, служки вернулись в панкратион.

Выходя из клетки, я заметил, как к палатке направился Солдат Удачи. Очевидно, он хотел убедиться, что кавказский пленник действительно отвоевался и в случае необходимости добить его. Разумеется, я последовал за ним.

Зрители, находящиеся в колизее, не обратили на меня внимания – они уже были поглощены очередным зрелищем – настоящим боем настоящих гладиаторов, один из которых по заведенной в вечном городе традиции был вооружен щитом и мечом, а другой, трезубцем и металлической сетью.

Я откинул полог «трупницкой» и увидел катающихся по земле людей. Садовский, перехватив руку Солдата Удачи, в которой был зажат огромный тесак, пытался отвести его от своего лица, а свирепо сопящий наемник, играя потными мускулами, изо всех сил давил на рукоять.

Ему хватило одного удара ребром ладони по его вздувшейся от напряжения бычьей шее. Солдат Удачи обмяк и всей своей массой завалился на тесак, который Садовский успел развернуть в его сторону.

– Беги, – сказал я.

– Бегу, – не стал возражать Садовский.

Кажется, никто его не видел. Кроме Даши, с которой я столкнулся, выходя из палатки. Она была чем-то чрезвычайно взволнована – ее бледное лицо и прерывистая речь не оставляли в этом никаких сомнений.

– Тебя везде ищут, – выдохнула она.

Я совсем забыл! Победа в полуфинале открывала мне выход в финал. Уклониться от заключительного поединка я не мог: участник, по тем или иным причинам не вышедший на ринг, автоматически лишался премиальных. Как поется в песенке про старперов военной поры, независимо от того, жив ты или помер. Остатки хмеля мгновенно улетучились из моей головы: трезвее, чем в ту минуту, я был, наверное, только на государственном экзамене по истории КПСС.

Мое появление в колизее сопровождалось оглушительным свистом, топотом сотен ног и треском бамбуковых хлопушек. Пронырливые букмекеры сновали по трибунам, собирая деньги – игроки на тотализаторе делали последние ставки. Я чувствовал себя так, будто только что проснулся, причем не в своей кровати, а на площадке какого-то грандиозного театрализованного шоу под ослепительным светом направленных прямо в мое лицо софитов в окружении огромной толпы, которая напоминала в этот миг исполненного очей апокалиптического зверя. На какое-то мгновение я потерялся, оробел. Что хотят от меня эти люди? В экзальтированной атмосфере колизея, в настрое толпы – разнузданной, алчной и беспощадной – явственно ощущалось ожидание чуда, требование чуда и жажда крови. Казалось, публикой овладело какое-то коллективное безумие. И только фигура Спокойного выпадала из общего фона беснующейся массы, стояла как-то особняком: Спокойный медитировал перед боем, сидя на деревянной скамейке в стороне от трибун и судейского столика, как бы подчеркивая свою неслиянность и преходящим и суетным.

Я вошел в клетку первым, оставив все свои надежды, сомнения и предчувствия, планы и сиюминутные озарения за пределами панкратиона. Я вошел в клетку, как в другое измерение, где перестают действовать нормы человеческой морали и не имеют значения личные воспоминания, где все – изнанка жизни, и две тысячи лет, прошедшие со дня крестной смерти Христа – всего лишь символ на бумаге, а не долгий путь к сияющей вершине, где заповеди – ветхозаветный хлам, а душа – всего лишь заблудшая овечка в бездумном теле, основное назначение которого – убивать. Мне оставалось лишь принять это как данность и покориться своей участи. Страха не было, страх – плохой союзник. Надо мной довлело нечто граздо худшее – обреченность. Что я мог противопоставить Спокойному? Только умение держать удар. Нокаут был неизбежен. Но вряд ли подобный исход понравился бы организаторам состязаний и тем паче зрителям: их устраивала только смерть одного из нас, большой палец, известным жестом указующий вниз. С любой точки зрения это было достойное вложение их капитала.

Когда ставки были сделаны, Спокойный неторопливо снял шелковый халат, в который облачился после полуфинального поединка, и через противоположный вход прошествовал в панкратион. Он имел вид прогуливающегося человека, случайного прохожего, заглянувшего на огонек: взгляд рассеянный, выражение лица невозмутимое.

Прозвучал гонг. Я вздрогнул и вышел на середину арены. Принял боевую стойку. Спокойный как ни в чем не бывало продолжал свой моцион. Не думаю, что он заметил меня, во всяком случае, его демонстративно скучающая мина не выражала ничего, что свидетельствовало бы об идентификации моей персоны.

Наконец он соизволил обратить на меня внимание. Психологическая обработка, которой подверг меня Спокойный перед решающим поединком, выдавала в нем великого мастера. Он выиграл этот бой, не начиная его.

И тут откуда-то с верхних рядов колизея раздалась частая автоматная очередь. Под ногами Спокойного взвился золотой рой опилок. Он не спеша поднял голову и оглядел трибуну, откуда предположительно был открыт огонь. Затем стрельба началась отовсюду, со всех сторон: по периметру амфитеатра, заняв удобную позицию, расположились чеченские боевики и арабские наемники. Их предводитель, бряцая оружием, в сопровождении двух головорезов подошел к столику судейской коллегии и на ломаном английском объявил, что все, кто находится в колизее, взяты в заложники, а средства, вырученные от продажи билетов и игры на тотализаторе, будут изъяты и направлены на святое дело борьбы против неверных. Произнеся эту фразу, главарь банды приказал всем присутствующим пройти фильтрацию и сдать всю имеющуюся наличность, ценные вещи и драгоценности в «общую кассу». Подталкиваемая стволами, ошарашенная публика стала спускаться вниз – по секторам, в порядке живой очереди. Одного нувориша, пытавшегося защитить себя с помощью малогабаритного пистолета, пристрелили на месте. Он даже не успел снять оружие с предохранителя. После этого наглядного урока больше ни у кого не возникало желания возмутиться: покорные воле террористов, банкиры и предприниматели, авантюристы международного масштаба и дельцы теневого бизнеса безропотно давали себя обыскивать и, заметно облегченные, заходили в клетку, где был устроен «накопитель». Через эту унизительную процедуру прошли все без исключения, в том числе и женщины. Вместе с деньгами и ювелирными украшениями бандиты изымали кредитные карточки, часы, фотоаппараты, кинокамеры и мобильные телефоны, лишая таким образом пострадавших возможности связаться с внешним миром или запечатлеть лица террористов на фото и кинопленку. Прошел слух, что в отеле происходит то же самое: обслуживающий персонал и немногочисленные туристы, оставшиеся в номерах, также взяты в заложники. Стрельба, доносящаяся из монастыря, свидетельствовала о том, что бандиты расправляются с монахами. Ждать помощи было неоткуда.