Читать книгу "Дипломатия и дипломаты. Из истории международных отношений стран Запада и России - Коллектив авторов"

свободная торговля? Разве что с англичанами: покупать продукцию их мануфактур у их торговцев, обогащать эту нацию и давать ей средства для продолжения войны с нашими союзниками-французами». Автор уверял, что перспектива войны с Англией – химера, изобретенная федералистами; что Великобритания существует только за счет захватов американских судов и что трехмесячное эмбарго поставило бы англичан на грань голодной смерти. Через полгода Англия была бы вынуждена просить мира у Французской республики[763]. Такие аргументы находили отклик в общественном мнении. Только в Филадельфии в июле 1795 г. прошли три антиджеевских митинга.

Кинг комментировал: «Учитывая прошлые поражения наших якобинцев, было лишь естественно ожидать от них очень значительных усилий в данной ситуации… Организовав шумную оппозицию в крупных городах в одно и то же время, они рассчитывали захватить общественное мнение врасплох и завоевать его»[764]. Сам он готов был противостоять оппонентам. В 1795–1796 гг. в нью-йоркских газетах появилась серия статей под общим заголовком «Защита» и подписью «Камилл». За псевдонимом скрывались Гамильтон и Кинг. Джей выступал в роли консультанта для обоих соавторов. От него Гамильтон и Кинг узнали многие подробности предыстории договора, которые использовали в своих статьях. Из 38 статей Кинг написал 10, остальные – Гамильтон. В то время, как министр финансов занялся теорией международных отношений, Кинг сосредоточился на статьях, касавшихся торговли и мореплавания. Он подчеркивал преимущества, которые США получили от договора Джея: беспрепятственную навигацию по Миссисипи и открытие вест-индских рынков для американских товаров. Кинг посмеивался над оппонентами, прославляющими фритредерскую политику Франции и осуждающими английский Навигационный акт. Он напоминал, что у Франции есть свое аналогичное законодательство, защищающее национальное судоходство[765]. Так что не стоит отказываться от условий торговли, предложенных договором Джея, в расчете на сомнительную щедрость Конвента[766]. В остальных выпусках, написанных Кингом, логика была схожей: договор Джея ни в коем случае не идеален, но это лучше, чем ничего.

В 1796 г. Кинг был назначен посланником США в Лондоне, где пробыл до 1803 г. В годы его пребывания в Лондоне в англо-американских отношениях наметилось потепление. Разумеется, почва была подготовлена договором Джея, но была здесь и личная заслуга Кинга как дипломата. Он оказался в состоянии улаживать разногласия между двумя странами. Сам дипломат так определял свои цели: «Я счел разумным и политичным следовать примирительным курсом. Я и дальше буду его придерживаться и не оставлю попыток добиться самого разумного и приемлемого соглашения как в отношении Вест-Индии, так и в отношении безопасности наших моряков»[767]. В последнем случае речь шла о серьезной проблеме, омрачавшей англо-американские отношения: капитаны английских ВМС не стеснялись захватывать американские суда и силой вербовать матросов на свой флот. На торговлю США с Вест-Индией с английской стороны накладывались ограничения по тоннажу судов.

Намеченная Кингом программа оказалась излишне амбициозной. Известно, что и Джею пришлось пойти на значительные уступки в пользу Великобритании, чтобы заключить с ней хотя бы не совсем позорный для США договор[768]. Кинг оказался не более удачлив, чем Джей. Английская сторона никогда не упускала случая поставить «бунтовщика» на место. Например, после смерти Дж. Вашингтона Кинг демонстративно появлялся на королевских приемах в глубоком трауре. Но ни король, ни королева, ни министры не сказали ему ни слова по этому поводу. Кинг не мог не счесть такое пренебрежение намеренным[769]. Вообще-то упоминание об Американской революции могло вызвать и более резкую реакцию. Кинг рассказывал, как на обеде в Карлтон-хаус (резиденции принца-регента) кто-то упомянул среди великих людей Вашингтона. Принни тут же покинул комнату[770]. Сам Кинг недружественных жестов себе не позволял. Когда король Георг спасся от покушения, Кинг счел уместным поздравить его со спасением[771].

Прекратить насильственную вербовку американских моряков Кингу не удалось. У английского Адмиралтейства было универсальное оправдание: отличить американцев от англичан было непросто, а их бумаги, в конце концов, могли быть и поддельными. Сами американские федералисты вынуждены были признать наличие проблемы. Гамильтон писал в одном из эссе «Камилла»: «Общее условие против насильственной вербовки наших моряков было бы бессмыслицей, если не издевательством. Согласно международному праву, наше право не подвергаться таковой неоспоримо, и Великобритания отнюдь не претендует на противоположное. Трудность состоит в том, чтобы установить правило, как различать их моряков и наших и путем этого различия обеспечить нашим защиту, не включая в нее англичан на нашей службе. Так случилось, что наши нации говорят на одном языке и во всех мелочах внешности сильно напоминают друг друга»[772]. Американским дипломатам, в том числе и Кингу, оставалось только заступаться за того или иного незадачливого морячка перед английскими властями.

В итоге перезагрузки в англо-американских отношениях Кинг не добился. Но он все же сумел обеспечить некую стабильность в этой сфере, что уже стоило немало. Характерно, что даже лидер республиканцев Т. Джефферсон, ставший в 1801 г. третьим президентом США и не терпевший оппонентов на важных постах, не мог и думать об отзыве Кинга и вернул его в США лишь по просьбе последнего.

Официально отношения с Францией не входили в круг забот дипломата. Но Французская революция была слишком грандиозным событием, чтобы ее игнорировать. Кинг делал все от него зависящее, чтобы продвигать федералистскую повестку в отношениях с Францией. В отличие от многих своих единомышленников, Кинг действительно старался разобраться в происходящем во Франции. Его коллега-дипломат Г. Моррис называл «бешеными» всех без разбору французских революционеров и не скрывал своей ненависти к ним, даже будучи послом в Париже. Кинг до подобного непрофессионального поведения не опускался. Он пристально следил за сменяющими друг друга партиями и пытался оценить, как очередной поворот парижской политики отразится на его стране. Наблюдательность и острый ум Кинга выразились в его понимании французских событий. Так, он отметил, что наполеоновский переворот 18 брюмера 1799 г. не был беспрецедентным. По аналогичной модели уже был организован переворот 18 фрюктидора 1797 г.> установивший всевластие Директории. В довершение сходства, реакция французского общества на оба события была спокойной. Кинг подытоживал: «Последняя революция в Париже встретилась со столь же малым противодействием, как и любая из предшествующих ей. Кажется, она ничем от других не отличается, разве что в ее оправдание не ссылались на раскрытие какого-нибудь роялистского заговора»[773].

Разумеется, Кинга не могла не тревожить экспансия Французской республики. Американцы пристально следили за судьбой марионеточных режимов, созданных французами в Европе. Они боялись, что это может стать и их будущим. Федералистская «Porcupine’s Gazette» пророчествовала: «У них (французов. – М.Ф.) нет намерения вторгнуться в Соединенные Штаты с откровенной целью поработить их. О нет, они