Читать книгу "Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 - Саша Токсик"

по новой.

— Алик, да я… — Копчёный вскакивает от переполняющих чувств, — я думал ты… а ты пацан настоящий… ты правильный… да я за тебя порву теперь, если что…

— Лидке напомни, чтоб рюкзак вернула, — перебиваю его, — если это не будут считать разбоем, то и копать глубоко не станут. Все живы, свидетелей нет. Так что вали домой, душегуб, а то на твои вопли сюда вся больница сбежится.

Копчёный, не веря своему счастью, кивает, пятится к окну и исчезает в чернильной темноте июньской ночи.

* * *

Утро в больнице начинается в шесть ноль-ноль. Сначала радио пищит “Широка страна моя родная”, потом звучит гимн, который с тех времён не слишком изменился.

Мне, ещё сонному и ничего не соображающему ставят градусник, вгоняют в вену два шприца и оставляют скучать в одиночестве.

Точнее, шприц один, мощный и стеклянный. Молчаливая медсестра по очереди набирает им лекарства из специальных баночек. Про СПИД в эти благословенные времена не знают. Игла, судя по всему, тоже одна на всё отделение. Причём до меня ею, видимо, кололи носорогов. Или об чью ещё кожу её могли так затупить?

Игла входит в руку с хрустом и ненавистью.

— А что это? — спрашиваю не столько от любопытства, сколько чтобы отвлечься от процедуры.

— Что надо, — лаконично отвечает медсестра.

Через два часа приносят завтрак. Тарелку остывшей молочной кашей с пенкой на поверхности и жёлтой лужицей растаявшего масла. Она даже выглядит тошнотворно. Чувствую, что самая большая опасность для моего здоровья, это загнуться от истощения.

У меня нет часов, так что о времени могу судить только по очнувшейся в коридоре радиоточке. Проходит жизнерадостное “С добрым утром”, затем назидательная “Пионерская зорька”.

Посередине истории о единственном в классе отличнике, который зазнался и перестал помогать по дому и участвовать в самодеятельности, ко мне в палату закатывается добродушный пухлик в докторском халате.

Бейджи в российскую действительность придут намного позже, но по архиву газеты я узнаю главврача Константина Мельника. После того как я едва не прокололся не узнав первого секретаря райкома Молчанова, мне пришло в голову изучить по фотографиям хотя бы ключевых лиц района.

— Кто здесь у нас? — расплывается он в улыбке, словно мне лет семь.

— Альберт Ветров, — говорю на всякий случай.

Вдруг он забыл, или с таким выражением лица вообще умственно отсталый. Но тот только машет ладошкой, словно вопрос был риторическим.

— Как чувствуешь себя, Альберт Ветров? — интересуется он.

— Гораздо лучше, — говорю, — доктор, когда меня домой отпустят?

— Шустрый какой, — смеётся пухлик. — А вчера совсем не таким шустрым был. Так что придётся тебе, молодой человек, полежать под нашим, так сказать, наблюдением… восстановиться…

— От чего восстановиться? — спрашиваю, — я слышал, серьёзных повреждений нет.

— Кровушки ты потерял изрядно, — качает он головой, — хорошо, что у нас запас был. Сделали переливание, и вот уже как новенький. А так… пугать не хочу, но до Белоколодицка могли и не довезти. Считай, в рубашке ты родился, Алик Ветров. Так что недельки две ты у нас поваляешься как миленький. И это только в лучшем случае.

Надеюсь, где-то внутри, что главврач сгущает краски. Обычная врачебная тактика, чтобы пациент не спорил и выполнял их указания. И всё равно внутри гуляет неприятный холодок. Спасибо, что система центральных районных больниц, которую активно станут “убивать” после “Перестройки”, сейчас работает.

После визита Мельника я окончательно убеждаюсь, что нахожусь на особом счету. Отдельную палату ещё можно списать на случайность. Может быть, в Берёзове проживают исключительно здоровые люди и в больницу здесь попадают крайне редко.

Но то, что моим лечащим доктором оказывается сам главврач, говорит об особом контроле. К сожалению, никаких привилегий мне это не даёт.

Единственное, что приносит мой ВИП-статус, это относительную свободу. Точнее, мне она без надобности. Сам я до сих пор встаю с трудом. Зато ко мне пускают без ограничений. Как и положено для больного, все мне что-то несут.

Сначала ко мне забегает Женька и приносит мне книги. “Заповедник гоблинов” Клиффорда Саймака из наших стратегических запасов, и “Три закона роботехники” Айзека Азимова.

— В Снегирёвке лежало, — хвастается он, — Они её в учебную литературу запихнули, думали, что там задачки по кибернетике.

— Сам нашёл? — удивляюсь.

— Твоя “страшная тётка” наводку дала, — говорит Жендос. — Когда тебя отмазывали.

— В смысле “отмазывали”?!

— В милиции решили, что ты подрался с кем-то, — рассказывает приятель, — Причём сначала, что со мной! А у меня ещё башка трещит с утра, ничё не соображаю. Рассказываю про свадьбу, вижу — что не верят. Хорошо, что не забрали сразу.

Никаких подтверждений тому, что мы вчера были, на свадьбе у Женьки не было. Свидетели, которые довезли нас до его дома и видели мою уходящую в ночь фигуру, проживали в Телепне. Как с ними связаться, Жендос не знал.

Так что он сел на мопед и погнал в Кадышев к заведующей универмагом. Людмила Леман не только позвонила Авдеевой, но и сама помчалась в Берёзов.

— У неё “Волга” белая, прикинь! — таращит от восторга глаза Женька, — А сиденья в ней красные, кожей обтянутые.

Рекламная статья о “ГАЗ-24” для зарубежных покупателей.

Для Женьки это верх элегантности и роскоши, да и я понимаю, насколько не стыкуется такой автомобиль со скромной должностью заведующей магазином в райцентре. Непроста Людмила Прокофьевна, ой непроста.

Побывав и в больнице, и в райкоме, Леман умчалась обратно, напоследок дав Женьке несколько адресов книжных магазинов. Бизнес есть бизнес, и он стал крутиться без меня, чему я очень рад.

— Рюкзак твой нашёлся, — радует он меня ещё больше, — оказывается он там же всё время и лежал возле забора. И как его сразу не заметили?

— Лиходеева отыскала?

— Откуда знаешь?!

— Я её попросил, — говорю, — чтобы посмотрела внимательнее. Глазастая какая.

После Женьки приходит мама. Она приносит целый кулёк крупной южной черешни, за которую, на рынке, наверное, отдала половину своей зарплаты. Этим вызывает у меня ещё один укол внезапно проснувшейся совести.

Мама трогает мне зачем-то лоб. Радуется, что я чувствую себя лучше, требует, чтобы я хорошо кушал и тактично удаляется при появлении Лидки: “Вы молодые, не буду вам мешать”.

Акции Лиходеевой выросли в маминых глазах до невиданных высот.

Лиходеева приносит колбасу. Одуряющий запах разносится по