Читать книгу "История всех времен и народов через литературу - Евгений Жаринов"

Обратимся к рассмотрению в этом плане произведений трех американских авторов: У. Фолкнера, Дж. Стейнбека и Э. Хемингуэя. В какой мере их психологизм является продолжением и развитием метода «диалектики души»? Выбор авторов был обусловлен степенью влияния их как на развитие самой американской литературы, так и на развитие мирового литературного процесса в целом.

* * *

В новелле Хемингуэя «Непобежденный» из сборника «Мужчины без женщин» (1927) речь идет о матадоре Мануэле Гарсиа. Лаконичный портрет героя с его косичкой сразу же запоминается читателю: «Мануэль сел, без шляпы лицо его стало совсем другим. Косичка матадора, пришпиленная на макушке, чтобы она держалась под шляпой, нелепо торчала над бледным лицом».[141]

Ведущая деталь во внешней характеристике Мануэля, его колета, как улыбка Хаджи-Мурата, будет каждый раз подчеркиваться Хемингуэем. Перед нами не что иное, как выражение каких-то устойчивых особенностей личности. Под влиянием внешних обстоятельств, изменяющихся, неустойчивых элементов, выраженных в новелле с помощью других художественных деталей, казалось бы, устойчивая характеристика героя по мере развития действия обогащается новым, более глубоким смысловым содержанием. Косичка матадора из простой, пусть даже очень яркой внешней характеристики на протяжении всего повествования вырастает в художественную деталь, граничащую по своему значению с символом, она постепенно превращается в один из основных элементов композиции.

Вся новелла построена как цепь поединков. Разные по форме, они близки по своей сути, ибо так воспринимает герой мир, и таким путем он обретает свое место среди людей, вещей, событий: он бьется за право жить и быть личностью.

В начале новеллы Мануэлю необходимо выдержать поединок с Ретаной и убедить старого матадора снова взять его на службу. Следующий поединок – это поединок с пикадором Сурито. Быка надо хорошенько «приготовить», прежде чем к нему подойдет матадор со шпагой, а «приготовить» быка может только Сурито. И этот поединок выигран, пикадор согласен выступить. Потом наступает поединок матадора с быком и, наконец, последний поединок Мануэля за свою косичку. У Сурито после всего виденного не поднимается рука отрезать косичку у матадора. Так яркая портретная характеристика постепенно перерастает в символ жизни и непобедимости человеческого духа, она становится очень существенным компонентом всей композиции и наполняется более глубоким содержанием, следовательно, постепенно изменяются какие-то устойчивые элементы личности Мануэля Гарсиа, происходит перестройка характера, процесс, который и называется «диалектикой души».

Мануэлю, так же как и Хаджи-Мурату, не свойственен самоанализ, следовательно, ему не характерен и внутренний монолог в его классической развернутой форме. Зачастую внутренний монолог представлен в новелле только в виде несобственно-прямой речи: «Он (Мануэль. – Е.Ж.) мыслил привычным понятием своего ремесла. Иногда соответствующий термин не сразу приходил на ум, и тогда мысль не складывалась. Его чутье и опыт работали автоматически, а мозг работал медленно, подыскивая слова. Он знал все о быках. Ему не надо было ни о чем думать. Он просто делал то, что от него требовалось. Его глаза не видели, а тело проделывало нужные движения без помощи мысли. Если бы он стал думать, он бы погиб» (с. 172). Но, однако, у нас не остается ощущения, что сложный внутренний мир героя раскрыт перед нами неполностью, отрывочно, аппликативно. Происходит это потому, что Э. Хемингуэй, так же как Л. Толстой, показывает нам внутренний мир героя, используя все художественные средства в их органическом единстве. Мануэлю не свойственен самоанализ, но ему присуща диалектика внутреннего развития, и она неизбежно должна проявляться. Мы видели, что внутренний монолог в этом отношении не исчерпывает всего богатства души героя, следовательно, «диалектика души» Мануэля будет проявляться в своей противоположности, то есть в том, что, на первый взгляд, не имеет никакого отношения к психологизму.

С этой целью разберем еще одну очень важную художественную деталь, которая и свидетельствует о каких-то постоянно изменяемых, неустойчивых элементах личности Мануэля Гарсиа. Деталь эта неожиданно появляется в самый кульминационный момент поединка матадора с быком.

Сам поединок показан автором как бесконечный процесс, как хождение по мукам, как нравственное испытание героя, и по мере развития этого поединка меняется сам Мануэль Гарсиа. Причины, которые побудили его выйти на арену, исчезают в тени плохо освещенного ночного стадиона, и новые ценности приходят им на смену. Происходит процесс перерождения личности. Здесь-то и появляется эта яркая и убедительная художественная деталь: «Служитель Мануэля всунул палку в красную ткань мулеты, сложил ее и передал через барьер Мануэлю. Потом открыл кожаный футляр, достал шпагу и, не вынимая из ножен, протянул Мануэлю. Мануэль вытащил клинок за красную рукоятку, и ножны, обвиснув, упали» (с. 168).

О чем говорит этот пластический образ («ножны, обвиснув, упали»). Не есть ли это материальное воплощение внутренней жизни героя? Мы должны иметь в виду, что клинок Мануэля теперь может войти только в тело быка, но никак не назад – в ножны. Все, что было до этого с героем, все безвозвратно ушло. Перед Мануэлем открывается теперь нечто новое, неизвестное. Состояние неопределенности очень точно передано этими обвисшими ножнами.

И, действительно, если в начале герой выходит на арену только ради публики, ее аплодисментов, то в конце боя публика для него превращается в какую-то темную бесформенную и враждебную массу. Бой с быком превращается уже в бой с самим собой.

Сопоставление повести Толстого и новеллы Хемингуэя ни в коей мере не означает, что Хемингуэй «списал» образ своего героя с образа Хаджи-Мурата.

Такая мысль неприемлема хотя бы потому, что и Хемингуэй, и Толстой всегда ратовали за правду в искусстве, а всякого рода подражание предполагает не саму правду, а лишь жалкий слепок с нее. Дело здесь заключается в том, что и Хаджи-Мурат, и Мануэль – люди очень сходной психологической структуры, и художники применили в анализе их внутреннего мира очень похожие по своим принципам методы исследования.

* * *

Герой У. Фолкнера Уош («Уош», 1934) тоже близок по своей внутренней структуре героям Хемингуэя и Толстого. Ему не характерен самоанализ, не свойственна всякого рода рефлексия, но это ни в коей мере не означает, что он – человек духовно бедный. Богатство внутреннего мира Уоша, его способность к развитию, к постижению глубоко нравственной истины выражена, как и в предыдущих случаях, с помощью всей художественной структуры новеллы. Мы не встретим у Фолкнера ни одного внутреннего монолога в виде прямой речи самого героя. Они, монологи, имеют форму несобственно-прямой речи, в которых как бы пересказывается то, о чем думает герой. Но, несмотря на авторский пересказ, у нас не возникает ощущения отрывочности, неполноты в передаче автором сложных процессов психики Уоша.

В новелле также есть постоянные художественные детали, которые как бы закреплены за героем, они отражают устойчивые элементы его личности, и по мере развития действия пополняются новым, более глубоким содержанием. Разберем одну из таких деталей.