Читать книгу "1991. Заговор? Переворот? Революция? - Леонид Млечин"

Человек сидит на партсобрании, слушает радио, читает газеты — и что он видит? Лицемерие и откровенное вранье. И что он делает? Он начинает приспосабливаться. Вот так формируется советский человек… Он постоянно ходил в маске. Иногда маска прирастала к лицу. А под маской скрывались цинизм, голый расчет и равнодушие. Все это помогало выжить и сделать карьеру.

«Советский человек произошел от человека», — горько шутил мой остроумный коллега. Эта мутация была связана с утратой важнейших человеческих качеств или, во всяком случае, с их редуцированием, уменьшением, оскоплением. Все, что было хорошего в русском народе, как и в других народах, изживалось системой.

Советский человек превратился вовсе не в носителя высокой морали, самоотверженного и бескорыстного труженика. Жизнь толкала его в противоположном направлении. После крушения советской власти выяснилось, что система прививала практичные навыки двух видов. Прислуживать начальству и жульничать. Вот чиновники с жуликами и преуспели.

Одни, выбросив партийные и комсомольские билеты, пристраивались в новые учреждения и карабкались по служебной лестнице. А устремления те же: высокое кресло — способ не страну переустроить, а обеспечить собственную жизнь…

Другие, кто еще в советские времена приобрел коммерческие навыки, с восторгом осваивали новое экономическое пространство. Масштабы другие, грандиозные, а методы те же: обойти закон, обжулить, надуть.

Остальные наблюдали! Система поколениями отучала от самостоятельности, самоорганизации, привычки проявлять инициативу и брать на себя ответственность… Возобладала привычка подчиняться, ждать указаний.

Комиссия по расследованию

Ельцин в определенном смысле был похож на Хрущева: недолюбливал госбезопасность и не доверял ей. Вероятно, на него подействовали те годы, когда он, лидер оппозиции, находился под неусыпным контролем КГБ.

В 1989 году Борис Ельцин, тогда еще опальный политик, рассказывал о том, что сотрудники спецслужб угрожают ему убийством:

— Ко мне явились агенты КГБ, предъявили свои удостоверения и стали рассказывать спокойно, обстоятельно, доверительно, что со мной может случиться через неделю. Никаких покушений с топором или пистолетом, никаких отравлений или подстроенных аварий. Мы живем в век научно-технической революции: скажем, идете вы в толпе, а на вас издалека направляют приборчик с особым импульсом. Сердце останавливается. Если рядом не окажется «скорой помощи» с реанимационной командой — все, конец…

До покушений на его жизнь дело не дошло. Но за ним следили. Даже тогда, когда он уже возглавил российский парламент.

Иваненко:

— Борис Николаевич узнал, что в его теннисной раздевалке установлена записывающая спецтехника. Мы выяснили, по чьему распоряжению. Инициатива исходила от партийных функционеров, командированных в систему госбезопасности. Закон запрещает контролировать председателя Верховного Совета РСФСР, и мы объяснили сотрудникам союзного КГБ, что нельзя нарушать закон.

И, уже став президентом России, к руководителям госбезопасности, которые теперь подчинялись ему самому, Борис Николаевич все равно относился холодно. Пожалуй, одного Виктора Павловича Баранникова он к себе приблизил. И последующее разочарование в нем только укрепило Ельцина в мысли, что этим людям доверять нельзя.

Я спрашивал Бурбулиса, как они с Ельциным поступали, когда им нужно было поговорить откровенно.

— Когда Борис Николаевич куда-то улетал, и я оставался на хозяйстве, — рассказал Геннадий Эдуардович, — то когда он возвращался, подъезжали к Москве-реке и там на бережке полтора-два часа обсуждали, что произошло, что предстоит сделать.

Ельцин не без оснований считал, что обитатели комплекса зданий на Лубянской площади в большинстве своем не принадлежат к числу его поклонников и сторонников его реформ. Держать их под контролем — на большее Ельцин и не рассчитывал.

Сергей Степашин:

— Он шесть раз ведомство переименовывал, кастрировал. Это я на своей шкуре испытал. Я подозреваю, кто ему эти советы давал — ребята, которые в свое время сами в этих органах служили, кто тогда был близок к телу.

28 августа Горбачев подписал указ о создании комиссии по расследованию деятельности органов госбезопасности. В нее, помимо Степашина, вошли союзные депутаты Сергей Борисович Станкевич, Юрий Алексеевич Рыжов, Константин Дмитриевич Лубенченко, российские депутаты Владимир Николаевич Столяров, Борис Терентьевич Большаков, Александр Алексеевич Котенков, новый первый заместитель председателя союзного КГБ Анатолий Аввакумович Олейников и руководитель российского КГБ Виктор Валентинович Иваненко.

Идея состояла в том, чтобы продумать пути реформирования ведомства.

Горбачев выступал на сессии союзного Верховного Совета:

— В моем указе о назначении Бакатина есть неопубликованный пункт с поручением ему немедленно представить предложения о реорганизации всей системы государственной безопасности.

Высказывались разные точки зрения на будущность комитета госбезопасности. Многие предлагали ликвидировать это опасное ведомство и создать новую службу из новых людей и на новых принципах.

Председатель Комитета конституционного надзора уважаемый в стране юрист Сергей Сергеевич Алексеев предложил упразднить КГБ:

— Надо, чтобы вместо этого комитета было управление по разведке и управление по охране правительственных учреждений. И все.

Иваненко:

— Очень сильны были настроения разогнать, люстрировать всех сотрудников. Я эту тему обсуждал с Галиной Старовойтовой, она была сторонницей люстрации. И с Егором Гайдаром говорил — уже позже, когда он возглавил правительство.

Егор Тимурович прямо спросил:

— Виктор Валентинович, а не лучше ли с чистого листа создать спецслужбу?

— Профессионала готовят годами, — напомнил Ива-ненко. — Кто будет заниматься оперативными играми? Внедрением во враждебную среду? Это же высшая математика в оперативной работе. Кто сможет это освоить? Люди с улицы? Вчерашние журналисты?

Степашин поддержал иную точку зрения: комитет не уничтожать, а расчленить и модернизировать. Степашин и Иваненко убедили Ельцина, что все надо сохранить, только провести структурные перемены.

Степашин:

— Моим заместителем в комиссии стал Геннадий Федорович Титов, генерал-лейтенант, начальник второго главка КГБ Союза. Это контрразведка. Его сын, кстати, ныне первый заместитель министра иностранных дел России.

Генерал Титов не участвовал в августовских событиях, поскольку, к счастью для себя, находился в отпуске и вернулся, когда все закончилось.

Степашин:

— Когда я уже стал директором службы, заезжал во двор и поднимался на специальном лифте. А тогда, как все, заходил в подъезд — на костылях. Я каждый день приезжал, поднимался на лифте. Со мной вежливо здоровались, удивленно смотрели, что это за мужик на костылях.