Читать книгу "Прозаические лэ - Елена Хаецкая"

Она помогла ему встать, и в лунном свете они увидели скалы, на которых повсюду лежали мертвые тела.

Тогда Юхан сказал:

– Похорони меня вместе с этим мечом, Ингибьёрг.

Ингибьёрг сказала:

– Хорошо.

Она повела его за собой, туда, где кричали чайки, и скоро они оказались в единственном месте острова, где росли деревья. Ингибьёрг остановилась и взяла лицо Юхана в ладони. Она поцеловала его губы и подбородок, и глаза, и лоб, а затем сняла платье и бросила на землю.

– У нас есть время до рассвета, – сказала она.

* * *

У короля Норвегии было пятеро сыновей; из них Одд Стрела был старшим, а младшего звали Хрольв, и он уродился увальнем, каких свет не видывал. Хоть мальчик и был высок ростом, он был также толстым и неуклюжим. Ни одна лошадь не могла удержать его на своей спине, и даже большие рыцарские кони шарахались, когда видели Хрольва с его огромными ножищами и пузом. По правде сказать, пузо у Хрольва не то чтобы торчало или как-то особенно выдавалось, но оно было обширным и таило в себе немалые возможности. По молодости лет Хрольв еще не использовал их все, но кони угадывали, какую немалую тяжесть заключают в себе кости, и череп, и пузо Хрольва, пусть даже пустое.

После гибели Одда наследником престола стал второй сын, Сэлинт. В год смерти Одда Хрольву исполнилось семь лет, но даже будь ему семнадцать и будь он единственным сыном – и то не видать ему королевского трона как своих ушей.

Королева Рикилат хотела отдать Хрольва в монастырь, чтобы его там научили грамоте и пристроили к делу, но Хрольв рвал пергаменты, ломал восковые дощечки, портил утварь и одежду, скамьи, предназначенные для истощенных постами задов, ломались под Хрольвом, полы скрипели так, что изгоняли из церкви вековых мышей и самого мышиного короля, а если он принимался петь, то дребезжали стекла и лопались сосуды.

В конце концов, Хрольва изгнали из монастыря, присовокупив, что он не создан для созерцательной жизни.

Учили Хрольва и воинскому искусству, но из всех орудий убийства подходили ему разве что булава и дубина. И поскольку был королевский сын огромен, уродлив, туп, не способен ни на лошади ездить, ни мечом владеть, ни грамотой, то прозвали его Хрольв Пешеход и постарались скорее от него отделаться.

Когда Хрольву исполнилось двадцать пять лет, отец, король Норвегии, призвал его к себе и сказал:

– Сын мой, ты не будешь ни королем, ни воином, ни монахом. Ни для какого ремесла ты не годен. Все, что тебе остается, – это жениться. Ступай теперь отсюда и найди себе добрую жену. Ничто другое тебя не спасет.

Хрольв поцеловал руку отцу, простился с матерью и братьями и пошел восвояси.

Таков был пятый сын королевы Рикилат, давней подруги Всеволода.

* * *

Теперь следует вернуться к Всеволоду и узнать – что случилось с ним после того, как все его сыновья погибли на том самом острове, где были зачаты и появились на свет.

Поздней осенью к лесной хижине, где жил Всеволод, пришла женщина. Было на ней просторное синее платье, некогда богатое, но теперь потрепанное, как если бы она побывала во многих переделках, но не имела возможности поменять одежду. Длинные волосы лежали на ее спине как плащ. Руки она держала сложенными под грудью, оберегая живот, в котором зрело дитя.

Всеволод сидел у себя в хижине и пил вино вместе с двумя карликами, которые потешали его разными историями из жизни людей. Шел дождь, поэтому Всеволоду вовсе не хотелось покидать кров, когда в дверь к нему постучали.

– Эй! – закричал Всеволод. – Я уже старик! Зачем ты ломишься в мою дверь, женщина?

– Встань, открой мне, – сказала женщина.

– Все на Севере знают, что Всеволод из Гардарики не может жениться, – заорал Всеволод. – Была у него возлюбленная на далеком пустынном острове, да он забыл о ней.

– Отвори дверь, Всеволод, иначе ты пожалеешь об этом, – сказала женщина.

– Чума на твою голову, надоеда! – сказал Всеволод. – Я отдал мое королевство младшему сыну, Юхану, а сам провожу время как мне захочется, в обществе этих двух любезных карликов.

Тут карлики хрипло расхохотались на все лады.

Тогда женщина сама толкнула дверь и вошла, и вместе с ней в хижину вошли сырость, и осень, и смерть, и предчувствие беды.

Карлики сразу перестали смеяться и спрятались в углу. Они боялись, что их выгонят, прежде чем начать разговор, и придется им идти под дождь, не узнав ничего интересного.

Но женщина даже не посмотрела на них. Она встала перед Всеволодом и уставилась на него.

– Ты похожа на Костбере, – сказал Всеволод. – Но она не может быть так молода и беременна.

– О, я не Костбере, – сказала женщина. – Я Ингибьёрг, и ты прав – я беременна. Хочешь увидеть мое дитя?

Она взяла руку Всеволода и приложила к своему животу. Всеволод закрыл глаза и тотчас перед ним предстала девушка, похожая на Юхана и на него самого, рослая и худая, с широко расставленными глазами на дерзком лице.

Всеволод отдернул руку.

– Чего ты хочешь, Ингибьёрг?

– Спроси иначе, – сказала она.

– Где Юхан?

– Все твои сыновья погибли на острове Самсей, – сказала Ингибьёрг. – Погибли и их противники – Хьялльмар и Одд Стрела. Никого не осталось, только это дитя. Но оно – девочка. Примешь ли ты ее?

– Это дочь Юхана, – сказал Всеволод. – Она станет королем Гардарики вместо своего отца, потому что весь наш род свелся к этому ребенку.

– Не печалься, – сказала Ингибьёрг. – Я сложила курганы над погибшими.

И она показала руки, которыми перетаскивала камни: ее ладони были покрыты кровавыми мозолями, пальцы сбиты, ногти сорваны.

Всеволод заплакал и сказал:

– Передохни теперь, Ингибьёрг, у меня есть для тебя постель и горячее вино, и два карлика, готовых прислуживать тебе день и ночь.

Ингибьёрг оставалась у Всеволода, пока не родилась ее дочь, но вскоре она оставила дочь и уехала в Данию, к своей матери. Больше об Ингибьёрг в этой истории ничего не рассказывается.

Девочка с белыми волосами и серыми глазами получила имя Настасья и росла на руках деда и его дружинников. Так прошло восемнадцать лет, и когда король Всеволод умер, все признали королем его внучку, Настасью Ивановну.

* * *

Если у Настасьи Ивановны был выбор – хорошо поступить или дурно, то она всегда поступала дурно. Женскую долю она презирала. Как-то целый год просидела она за прялкой и ткацким станком: взбрела наследнице короля в голову блажь выучиться женским ремеслам и превзойти самых искусных мастериц. И это ей удалось: она выткала узорное покрывало, и плащ, и два платья, и рубаху. Но потом приелось ей пряденье и ткачество, и все свои изделия раздарила, кроме плаща. Плащ она носила сама.