Читать книгу "Пуля без комментариев - Геннадий Сорокин"

«Это он точно сказал, – подумал Сергей. – В камере своими бедами делиться – последнее дело. Тут каждый сам за себя и по-другому быть не может. Слишком быстро меняются сидельцы. Тех, кто был в камере в обед, уже куда-то увезли, а на их место заселили двух грязных вшивых бродяг. За что я здесь сижу? За мою мамашу-развратницу. Она, изнывая от похоти, нашла молодого любовника, а я, дурачок, решил разорвать эту порочную связь и оказался на нарах. Что и кому я доказал своим благородством? Никому и ничего. Маманя наверняка после Бурлакова нашла другого кобеля, а я всю жизнь подсознательно ждал окрика: «Ты арестован!» Вот и дождался. Знал бы, чем дело кончится, ни за что бы в это дерьмо не полез. Но это я сейчас так думаю, а тогда, десять лет назад, был совсем другим человеком, жил по уличным законам. Для меня авторитет среди сверстников был дороже всего. О чем я мечтал в те времена? О любви. Мне хотелось, чтобы все знакомые девчонки восхищались мной. Дескать, какой ты, Сергей, бесстрашный, дерзкий! Ради этих слов я был готов к черту в пекло полезть, а что в итоге? Уличная слава мимолетна. Сегодня все восторгаются тобой, а завтра уже позабыли. Зачем вообще нужен такой авторитет, если он не приносит материального благосостояния? Каким героем начала восьмидесятых годов был Турист! Небожитель, кумир всей продвинутой молодежи. И чем дело кончилось? Сейчас он мелкий торговец турецким ширпотребом на рынке, а я бизнесмен, уважаемый состоятельный человек. Помнится, полгода назад встретился я с Туристом в кабаке. Он увидел меня и вышел вон, чтобы на неприятности не нарываться. Кстати, правильно сделал, что ушел. Если бы он остался в ресторане, я бы припомнил ему и сломанное ребро, и унижения в подвале.

Ох уж эти девочки-девушки-женщины! – с раздражением припомнил он. – Сколько хорошеньких ровесниц презрительно отвергали мою дружбу! Десять лет назад я из кожи лез, чтобы добиться от Кайгородовой одного поцелуя, а сейчас она наркоманка, за сто рублей будет мне обувь вылизывать. Или Наташа Голубева, соседка моя по парте. Повстречалась как-то мне в парке с ребеночком. Одета так себе, из украшений только тоненькое обручальное колечко на пальце, а какая была фифа, на драной козе не подъедешь. Всех жизнь пообломала, все по местам расставила».

Тут размышления Сергея прервались.

Дверь в камеру открылась. В щель протиснулся мужчина лет сорока пяти довольно интеллигентного вида.

– Мир в вашу хату! – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Услышав его голос, со сцены спрыгнул Угол.

– Мать моя женщина! – воскликнул он. – Барсук, это ты!

Интеллигент и бывалый уголовник обнялись и прошли на лучшее место в камере, на сцену.

– Каким судьбами? – спросил Угол.

– Участкового матом послал, – весело ответил Барсук. – Прикинь, вчера приходит ко мне домой и говорит, что проверял меня на прошлой неделе и не застал. Я попробовал объяснить ему, что с меня надзор в прошлом месяце сняли, а он уперся, как баран, и твердит: «За нарушение режима протокол составлю». Слово за слово, я его послал и на пятнадцать суток раскрутился. А ты за что чалишься?

– За Мексиканца. Его на той неделе грохнули у кабака. Меня там даже близко не было, но у ментов свой расклад. Опера выдернули меня на допрос, по печени настучали. Мол, посиди десять суток, может, что и вспомнишь!

– Что тебе на суде предъявили?

– «Демонстративно плевался в сторону районного отдела милиции, выражался грубой нецензурной бранью». Я судье начал объяснять, что матом не ругаюсь, но она даже слушать не стала – выписала червончик, и все, Вася, не чешись!

– Меня как-то раз еще ловчее обули. В рапорте написали: «Расстегнул ширинку с целью справить естественные надобности на угол административного здания». Я на суде даже доказывать ничего не стал. Толку-то! Как менты напишут, так тебя и осудят.

Мужчины закурили. Барсук каким-то образом смог пронести в камеру почти полную пачку папирос.

– За Макара базар слышал? – негромко спросил он. – Я вам говорил, что он гнида, а вы мне не верили! Ты сам подумай, откуда ему… – Барсук склонился к приятелю и перешел на шепот.

– Да ладно! – отмахнулся от него Угол. – Задним умом все крепки. Ты, помнится, с Фролом так же пролетел. Народ нынче гнилой пошел, никому верить нельзя.

– Это точно! – согласился Барсук.

Уголовники пришли к консенсусу и стали вспоминать общих знакомых. Сергей прикрыл глаза и отвлеченно слушал, как они сыпали кличками и номерами зон, названиями ресторанов и кафе. Он уже почти забылся в чутком рваном сне, когда что-то неуловимое привлекло его внимание.

– За Точилу базар такой. Он повесился от японской болезни, – вполголоса проговорил Угол. – Я его за неделю до этого видел, так что весь расклад не понаслышке знаю.

– Точила был правильный бродяга, – сказал Барсук. – Я с ним на Тайшете сидел, ни одного плохого слова о нем сказать не могу.

– Что говорить, он был авторитет, а погорел на японской болезни под названием нистояки. Чтобы ты левые базары не слушал, я расскажу, как дело было. Они приехали из Прокопьевска при деньгах, дело там провернули знатное и осели по кабакам. Точила почти месяц трезвым не был, а сколько девок к себе перетаскал, сам потом вспомнить не мог. Но кто-то их сдал, и он заехал на тюрьму. В камере у него с конца потекло. Точила пришел к врачихе на прием и сказал: «У меня, похоже, гонорея. Мне надо обследоваться и начать лечение». Она ему отвечает, что в тюрьме венерические болезни не лечат. За решеткой не курорт и не санаторий, как в Ессентуках. Врачиха ему так и заявила: «Если болезнь не представляет непосредственной опасности для жизни, то мы тебя лечить не будем». Понятное дело, от гонореи еще никто не помер, но Точила не успокоился, к куму подался и говорит ему: «Я на воле авторитет. Если попрошу, мне в камеру любое лекарство зашлют». Кум отвечает, что ничем ему помочь не сможет. Если я, дескать, помогу тебе, то меня начальству застучат и с работы выгонят. На этом первая часть его истории закончилась. Сидит Точила за решеткой, дни до суда подсчитывает и о бициллине с пенициллином мечтает. И тут случается реальное чудо. Его прямо из зала суда освобождают. Доказательств участия Точилы в налете не было, а у ментов и прокуроров отчетность. Если его на суде оправдают, то следователей и прокуроров надо наказывать. Гособвинитель вызвал Точилу к себе и заявил: «Подпишись за укрывательство, прямо из зала суда на свободу выйдешь». Но Точила тертый калач, его на мякине не проведешь. «За укрывательство мне суд год зоны нарисует, а за недонесение подпишусь», – сказал он. На том они и порешили. Точила на себя недонесение взял, и его освободили, дали два года условно. Из суда он помчался к доктору, обследовался и узнал, что подхватил сразу две болезни: гонорею и мидиоз.

– Хламидиоз, наверное, – поправил рассказчика интеллигентный Барсук.

– Точно, хламидиоз! Я все время название забываю. Помню только, что с морем связано, с мидиями. Ты, кстати, пробовал их?

– Не отвлекайся, – сказал Барсук.

– Дело прошлое, но мидии эти – одни понты! Стоят они немерено, а на вкус так себе.