Читать книгу "Ловля молний на живца - Татьяна Млынчик"

Но платье уже было предательски задрано, иностранцы как один вытянули шеи к клемме, убедились, что под платьем, кроме трусов и лифчика, ничто не соприкасается с клеммой, отвернулись и продолжили вчетвером переговариваться у осциллографа.

– Собственно, вот что мы можем смело предположить, когда вы убедились и своими глазами увидели, что… – говорил Кьяница с вальяжной ухмылкой, тощий переводил, но внезапно его резко оборвал хвост, стал горячо что-то втолковывать и его подхватил толстяк.

– Чт… Что говорят коллеги? – спросил Кьяница переводчика с учтивой улыбкой.

– Они хотят, чтобы вы продемонстрировали разряд.

– Как понять…

– С таким напряжением должен получиться разряд… Видите ли, – переводчик потер пальцами одно из стекол на своих очках, – приборы могут ошибаться… Пока тут нереальные цифры. Если они верны, можно создать разряд…

– Какой разряд? Между ней, что ли?

– Именно так.

– Мне не кажется это безопасным.

– Видите ли, – повторил очкарик, – коллеги просят живой опыт. Настаивают. Ради этого они и прилетели.

– Так, а я вам не опыт провожу, не пойму? Девчонку привязал! – Кьяница воинственно вскинул короткие руки, переводя взъерошенный взгляд от одного иностранца к другому. Толстяк взволнованно забубнил переводчику.

– К сожалению, нам нужны практические опыты. Приборы можно настроить как угодно… Мы не можем этому полностью доверять… А речь идет о серьезных договоренностях. Мы собрались здесь для реалити-свидетельства…

– Как вы себе это представляете? – рявкнул Кьяница.

Толстяк оглянулся, не вынимая рук из карманов. Потом отошел к стене, взял диэлектрическую штангу и протянул Кьянице.

– Камон! – молвил он с такой ухмылочкой, будто протягивал спиннинг.

В это же время хвост обошел Машу сзади и замахнулся другой палкой.

– Не надо! – взмолилась Маша, поняв, что произойдет. – Прошу!

Но Кьяница уже принял из рук толстяка штангу и двинулся на нее.

– Потерпи, Маш. Открытие, которое мы с тобой… Истина никуда не денется оттого, что люди ее не различают. А мы уже почти к ней… – Он протянул кончик палки к Маше, она почувствовала мощный удар в затылок, у нее внутри всколыхнулась уже знакомая гроза, загромыхала, закружилась, заклокотала и хлынула наружу.

Послышался зубоврачебный треск. И между ее животом и кончиком палки мелькнул разряд.

– Оу! – крикнул хвост. – One more!

– Еще раз! – подхватил переводчик. – Дон просит еще раз!

– Убедились, господа? – Кьяница убрал палку от Машиного тела. – Хотели перемен…

– One more! Please! – ныл толстяк.

– Пожалуйста. Он не успел разглядеть, – повторил переводчик.

Кьяница неохотно поднял палку. Машу опять ударили. И вновь оглушительный треск, удар по затылку, тягучие голоса людей, которые Маша слабо различала из-за шума в ушах… Она встряхнула голову как собака, чтобы прояснить сознание, и увидела, как иностранцы бьют в ладоши, а Кьяница кланяется им на манер тенора. Опять поворачивается и тянет к ней палку…

– Трижды поп поет, а в четвертый аминь отдает! – Это были последние слова, которые Маша услышала, перед тем, как в затылок втолкнули что-то одновременно ледяное и раскаленное. Треска на этот раз не последовало. Ее тело содрогалось. Голова повисла.

Когда Маша переборола пронзительный звон в мозгу и разлепила глаза, в комнате было темно и сильно пахло озоном. Иностранцы, глист-переводчик, профессор оцепенели во мраке. Различить контуры фигур Маша смогла потому, что у нее за спиной что-то сияло… Ощутила тепло, ультрафиолет, как от лампы в солярии… Ее плечи вздрогнули. Она медленно оглянулась, в затылок словно налили кипятка, и теперь он расплескивался от малейшего движения, ошпаривая Машину шею, спину, лоб и лицо до самого кончика носа невыносимой скребущей болью. И тут на шоколадно-черном фоне она увидела нечто, вначале показавшееся ярко-желтой колибри или какой-то ускоренной бабочкой с двумя десятками крыльев. Небольшое ослепительно белое создание с золотым отливом каталось прямо в воздухе возле Машиного лица. Траектория движения напоминала восьмерку, существо, словно головастик, каталось по этой восьмерке с быстротой пчелы, при этом не издавало ни звука. В пространстве рядом с ним, как в воде, растягивался и тут же таял прозрачный голубоватый парок. Маша заморгала, ее ослепило лучами этой сущности, непроизвольно приоткрыла рот, когда увидела в дальнем углу комнаты еще один сгусток. А потом еще один прямо рядом с силуэтом профессора. Высветилась его сероватая кожа, он замер как солдатик, прижав руки по швам. Маша задергала рукой. От шороха сгусток, выписывавший пируэты у ее лица, шарахнулся к стенке, и коричневые обои вспыхнули: рыжий огонек, как капля воды, побежал по вспученной бумаге. Только не вниз, а вверх, к потолку. Фигуры как одна сорвались с мест и кинулись прочь из комнаты. Дверь с хрустом распахнулась, впустив в помещение стылый ночной воздух. Шары зависли, Маша почти высвободила левую руку, как вдруг снаружи часто затопали.

– Маня! – услышала голос папы.

– Я з-з-з-з-з-з-з-здесь! – отозвалась, пересилив заикание.

Папа вскочил на порог комнаты и секунду помедлил, оценивая обстановку.

– Не шевелись! Сейчас! – Он бросился к противоположной стене и стремительно взялся за раму огромного зеркала, потащил его за собой, а потом гулко водрузил на пол в середине комнаты и развернул к шарам.

– Знаешь, зачем они надевали галоши на розетки? – крикнул он Маше и кашлянул. Пламя на обоях достигло потолка. Сгустки плавно двинулись навстречу зеркалу.

– Зачем? – ответила Маша, сдирая изоленту с икр.

– Они знали, что шаровые молнии приходят из розеток во время гроз, и изолировали их! – В этот миг шары одновременно ухнулись в зеркало, слились с ним, раздался протяжный звон, осколки брызнули в стороны, Маша закрыла лицо ладонями, а когда убрала их под грохот рамы, поняла, что папы в комнате больше нет.

Огонь жадно облизывал потолочные доски.

Вбежали несколько человек. Они несли воду, которая была тотчас выплеснута на стену и Машу, сидевшую на полу на коленях. Она сгребала многочисленные черные осколки зеркала, которые резали ее так, что кровь струилась по белой коже, как краска, и силилась выговорить что-то, да не могла. Ее речь, мысли, нутро, вся ее жизнь разлетелась на мириады частиц вместе с зеркалом, крошки которого она со звериным усердием загоняла себе под ногти. А когда ее стали поднимать, вынимать куски стекла из скрюченных рук, завопила так, что мать, стоявшая снаружи, стряхнула с себя руку майора Власова и со всех ног кинулась в дом.

Через несколько часов отпоенную успокоительными и чаем Машу спросили, видела ли она в доме профессора Кьяницы своего отца. Тогда она взяла со стола карандаш и вывела на желтоватом казенном листке:

«Папа хотел приманить шаровые молнии зеркалом, и его затянуло внутрь вместе с ними».