Читать книгу "В паутине иллюзий - Марина Болдова"

– Ты несильна в живописи, Аркаша, уж прости. Но имя Пабло Пикассо наверняка тебе известно. Игнат стал свидетелем, как Марго выиграла в карты поставленный на кон малоизвестный набросок одной из картин Пикассо «Голубь с зеленым горошком». Как он попал к последнему владельцу, никто не знает. Сама картина написана в тысяча девятьсот двенадцатом году, а эскиз датирован тысяча девятьсот десятым. Подпись автора, черта и год под ней. Ценность его очень велика! Марго это знала. А после того как подлинник «Голубя…» был похищен из Парижского музея современного искусства восемь лет назад, цены этому наброску нет! Так, Игнат? Ты пытался у нее забрать его, Марго мне рассказывала обо всех твоих уловках и, прости, смеялась над тобой. Она мастерски играла не только в карты, но и живыми людьми. Мысль о том, что этот рисунок спрятан среди ее картин, она тебе озвучила не так давно? «Черное на черном», так она сказала, а ты понял буквально – «картина на картине», так? А картины в мастерской… И тут же Марго «подставила» тебе Лану Амелину, намекнув, что доверяет ей. На самом деле жену своего тестя она презирала, жалея его самого. Зная тебя, была уверена, что Лана, влюбившись, сделает для тебя все. Спектакль разыгрывался по ее сценарию, и я не понимаю, почему произошел этот срыв – она покончила с собой. Могу лишь предположить… Ей в последнее время стала часто сниться Мила. С одной просьбой – позаботиться о будущем дочери, то есть Нюши. И всегда добавляла, что у нее, Марго, осталось мало времени. Психика Марго дала сбой, приближалась вторая дата с картины «о своей семье», написанной ею еще во время лечения у меня в клинике, – десятое октября. Не зная, какая смерть ей уготована, она решила и здесь разыграть свой спектакль.

– И ты серьезно веришь в этот бред? – Улицкая презрительно поджала губы. – Ты сам говорил, что Марго до конца не быть здоровой! Никогда!

– Так, Аркашенька, и я о том же. Произошло то, чего мы с тобой всегда боялись и ждали – приступ неконтролируемой агрессии, направленный не на других, а на себя!

– Надоел ты мне со своими психологическими заморочками! Что с рисунком? Где он? Карл, ты знаешь? Как он выглядит?

– Его не было среди картин Марго. Ты подумал, Игнат, что она нарисовала поверх наброска Пикассо свой рисунок?

– Да, а как иначе?

– Она просто положила его среди набросков своих картин. Он лежал в стопке черновиков. И скорее всего, лежит сейчас там же. Но принадлежит рисунок, как и все в студии, Нюше. Об этом Марго позаботилась, написав завещание. Моя вина в том, что я не понял ее намеков на то, что она собирается уйти из жизни.

– Это поняла я, прослушав записи, что ты мне оставил в прошлый раз, Карл! Она готовила свою смерть со дня смерти Милы. Скажи мне, почему ни разу в жизни ты не дал мне понять, что знаешь, кто убил Милу? – Улицкая в упор посмотрела на Брехта.

– Но, зайка… мы же договорились… тебе было бы неприятно, что я знаю! Марго, конечно, все рассказала под гипнозом, а как же? Ты привезла ее ко мне в тот день в ужасном состоянии, в ужасном! А зачем сейчас-то ворошить прошлое? – Он покосился на Игната.

– Не ерзай! Он знает, что я стреляла. Теперь уж все равно… – Улицкая щелкнула предохранителем. – Проваливайте оба! Устала я… Возьмите ключ от студии вон там, в верхнем ящике комода. Марго запасной туда положила. Игнат, забери картинку и уезжай из города. Девчонку не ищи! И не дай бог она все узнает – мало вам обоим не покажется. Карл, понял меня? Три трупа на мне с тех пор… пара лишних – не помеха!

– Три? – Игнат оглянулся на Брехта. Тот опустил глаза.

– Следователя, что дело твое вел, помнишь? Он помог тогда с протоколом осмотра. Уж очень ты неудачно упал, не в том месте! Никак не мог в Милу попасть с той позиции. Ну, и с экспертизой подчистил… А после суда над тобой вдруг скончался скоропостижно. Несвежим коньяк оказался. – Улицкая холодно посмотрела на Игната. – Убирайтесь! Пока не передумала…

* * *

Увидев, что бабка убирает оружие в карман домашнего халата, Нюша наконец вздохнула полной грудью. Сейчас эти двое уйдут, она поднимется к себе и дождется, пока та уберется к себе в комнату. Потом тихо слиняет.

Нет, грациозность никогда не входила в список ее достоинств! Нюша, неловко развернувшись на узкой ступеньке, потеряла одну тапку, ногой попыталась поймать ее, конечности перекрестились, и она с грохотом рухнула на лестницу. Боль в затылке была такой сильной, что Нюша громко вскрикнула. Когда она, поднявшись, перегнулась через перила и посмотрела вниз, то увидела три задранных вверх головы. Эмоции на лицах были разные. Бабка смотрела зло, ее друг доктор с испугом, а красавец мужчина, который, получалось, был ее отцом, – с любопытством. Ничего не оставалось, как спуститься к ним.

– Ты что здесь делаешь? – Бабка, как всегда, налетела коршуном.

– Кое-что забыла, приехала забрать. – Нюша повертела перед ее носом свертком с картиной Марго.

Она смотрела только на Улицкую. Принять, что та – родной ей человек, не могла. Нет! Не может эта убийца быть ба-буш-кой! Бабушка – это… в детском доме все почему-то тут же говорили о пирожках, блинчиках и сладком чае. Так рассказывали те, кто помнил еще тепло ее дома. А она, Нюша, сглатывала слюну, хотя знать не знала ничего о домашней выпечке. Образ старушки в платочке ею был взят из иллюстраций к стихам Пушкина. Такой добрый взгляд был у его няни Арины Родионовны.

Эта старуха смотрела на нее всегда со злобой. Нет! Не тянет она на бабушку! Нюша покосилась на доктора – испуг сменился удивлением.

– Нюша, что это? – Голос «отца» прозвучал над самым Нюшиным ухом. Он подошел слишком близко, Нюша никому не позволяла вот так вторгаться в ее личное пространство, даже если ты… отец! Она дернулась в сторону.

– Это? Картина Марго. Я так понимаю, та, что вы искали? Но теперь она вам зачем? – Нюша спрятала руку с рисунком за спину.

– Ты все слышала?

– Да, все! Так езжайте в студию, копайтесь, разрешаю! Что найдете – будет ваше. А мне пора в школу. Внизу меня ждет машина с охраной! – Нюша обвела всех троих презрительным взглядом. – Пока, родственнички! Не бойтесь, никому рассказывать о вас не стану – лучше сиротой быть, чем родней таким… уродам!

Ее никто не остановил. Она сбросила тапки, сунула ноги в кроссовки, вышла, хлопнув напоследок дверью. Когда села в машину, ее колотила крупная дрожь…

* * *

Гордей Прохоров, начальник охраны школы Агнессы Бауман, смотрел на девочку с жалостью. За много лет службы он так и не привык относиться к этим маленьким птахам, в их годы хлебнувшим жизни по самую макушку, равнодушно. В каждой новой воспитаннице школы он видел несчастного, чаще всего лишенного ласки и любви родителей ребенка. Ощетинившегося против всего мира, одиноко барахтающегося в самой его грязи.

Эта девочка была другой. Ее не нужно было лечить от алкоголизма и дурных болезней, кодировать от наркотиков, учить русскому языку без мата. Но то, что она сейчас пережила, он знал. Еще утром они вдвоем с Анной Сергеевной пытались убедить Ядвигу в жестокости задуманного ею. Ядвига знала, что произойдет, когда Нюша поедет за этой картиной ее приемной матери. Знала о том, какие потрясения придется пережить девочке. И настаивала на поездке.