Читать книгу "1971. Восхождение - Евгений Щепетнов"

А позже вообще выяснилось, что практически 80 процентов преступности в том же США составляют вот эти – обиженные и униженные, которые усиленно обижают и унижают тех, кто их когда-то обижал. И так преуспели в своем желании отомстить за обиды предков, что и работать некогда – надо исправлять, надо возмещать нанесенные их предкам неприятности! Проще говоря – как минимум три из четырех преступников в США чернокожие, или их производное.

У черных свои анклавы, свои питейные заведения и свои клубы. На том же Манхеттене есть такие районы, куда не стоит забредать белому человеку во избежание больших неприятностей. И вот меня, болвана эдакого, угораздило забрести именно в этот район, и в такой бар.

Я по инерции сделал несколько шагов к стойке, пока происходящее в баре не привлекло мое внимание. Вот все-таки мирная профессия писателя расслабляет, делает тебя рассеянным, не от мира сего! Если бы я попал сюда только что из «зеленки», пахнущим сгоревшим порохом и ружейным маслом – для меня было бы достаточно только глянуть внутрь, открыв дверь – и я бы уже ретировался отсюда куда подальше. Именно ретировался бы, сбежал, если проще сказать. Во-первых, я не Илья Муромец, чтобы «Повел направо – улочка! Повел налево – переулочек!». Уточнять – чем повел – не буду. Каждый водит чем хочет.

Во-вторых… а на кой черт мне встревать в драку с черными? Печальный опыт побоища возле «Арагви» у меня уже есть – когда я героически пытался никого не убить, и в результате отбил свои руки до состояния небольших подушек. А оно мне надо? Я заточен на то, чтобы убивать и калечить, а не беречь мягкие тела моих противников! И вот, к примеру – вырву я пару черных кадыков, и что тогда? Да плохо тогда, совсем плохо. Засадят меня как минимум лет на двадцать, и закончится моя карьера писателя и прогрессора. Вся жизнь моя – псу под хвост.

Но мозг мой сработал с замедлением в несколько секунд, и когда я все понял – был уже возле стойки бара.

За стойкой стоял чернокожий здоровила лет сорока на вид – может, он был и моложе, я вообще не могу определять возраст черных, желтых, красных и других объектов не европоидной расы. Впрочем – у европейцев тоже все обманчиво, и я тому пример. Мне-то тоже сейчас больше тридцати пяти на вид не дашь, а может и того меньше. Впору начать краситься в седину, чтобы возраста добавить. А то ведь странно все это…

– Привет! – невозмутимо сказал я, сохраняя хорошую мину при плохой игре – Я хочу вызвать такси. Можно отсюда позвонить? Я заплачу вам!

– Нет – после долгой паузы сказал бармен, дыхнув (с выплеском слюней) в стакан и продолжив усиленно его полировать не очень чистым полотенцем – Тебе здесь нечего делать, мужик! Вали отсюда, пока цел!

Я ничего не сказал, хотя мог сказать очень многое, многосложное и яркое, повернулся через плечо и пошел на выход под внимательными взглядами десятков пар глаз. Меня никто не попытался остановить, и слава богу! И через минуту я уже шел по пустынной улице, по которой ветер переметал обрывки газет, блестящие обертки и какую-то шелуху – то ли от семечек, то ли от орешков. Ветер усилился, и похоже что намечался дождь. А может просто ветер разогнался как в аэродинамической трубе среди высоченных зданий, стиснутый боками уродливых каменных громадин – будто в длинном горном ущелье. Я даже вихрь увидел – небольшой такой, но вполне себе полноценный столбик вихря который бросил в мне в лицо пригоршню пыли пополам с мусором, как если бы сам недоброжелательный район выражал пришельцу извне свое неудовольстие, и требовал, чтобы я поскорее отсюда ушел.

Странно, конечно – буквально в двух шагах отсюда – громадные небоскребы, чистые улицы, дорогущие, сверкающие магазины и отели, Рокфеллер-центр с его мировым аукционом «Кристи», чистые, ухоженные люди в своих кабинетах и квартирах, чистая и красивая жизнь – центр мирового бизнеса. И тут же – грязные, заплеванные улицы, нищета и сплошной криминал. Стоит только отойти чуть в сторону, и контраст будет поразительным.

Хотя… чего я так уж распинаюсь – «странно»! Да ничего странного! Буквально в двухстах метрах от здания администрации Саратовской области, от Театральной площади, от улицы Московской (бывшей Ленина) – улочки, застроенные частными домами в которых нет даже канализации, нет выгребных ям! Люди выходят и выплескивают помои прямо на проезжую часть, и когда идешь по этим улицам летом (улицы Зарубина, Гоголя и т. д.), в воздухе витает сладкий, отвратительный запах мочи. А зимой на этих улицах намерзают целые желто-зеленые наледи, на которых машина скользит и норовит пойти юзом. Сам попадался на такой наледи, чуть в аварию не попал. И это в 2018-м году! Так что тогда говорить о чужих городах, если свои – ничуть не лучше? Совсем не лучше. Особенно в 1971 году.

Итак, куда теперь идти? Да куда глаза глядят! Где-нибудь все равно увижу станцию метрополитена, спущусь в него, и проеду… не знаю, куда проеду – но как-нибудь найду дорогу. Прогулялся, черт подери!

Они догнали меня перед спуском к станции метро. Пятеро, впереди здоровенный чернокожий с толстой золотой цепью на шее. Все молодые, крепкие парни ростом пониже меня и потоньше, но видно, что тренированные и крепкие. Любит этот народ бокс, а лучшие боксеры получаются из уличных хулиганов, драчунов. И единственный для черных способ выйти из нищеты – научиться как следует бить морды. И они это умеют. Потому сейчас речь уже шла не о том, чтобы остановить противников, а о том, чтобы спасти свою жизнь. Вокруг никого, пустынная улица, ночь, а в руке того, что с цепью – нож с узким, длинным лезвием, выкидной, наподобие «испанца».

– Эй, мужик! Стоять!

Так. У двоих похоже что стволы – у латиноса, что справа от меня, и у черного. Стоят далеко. Тот, что с ножом – тоже пока далеко для атаки. Двое остальных просто стоят, якобы расслабленные, но парни тренированные – зачем им ножи? Они сами, как ножи!

Вот я влип! Попробую «отбазариться», только шансов ноль – не так хорошо я знаю английский и жаргон местных гопников. Вернее – я совсем не знаю жаргона местных гопников.

– Слушаю, мужик! Чего хотел? – отвечаю я, мониторя перемещение противников.

– Денег хочу! – просто отвечает бандит, и довольно улыбается – у тебя ведь есть деньги, давай их сюда, они мне нужнее.

– Тебя как звать? – спрашиваю я как можно более миролюбиво – Должен же я знать, с кем говорю?

– А зачем тебе знать? – удивляется негр – кэш отдал, и валишь куда хочешь! Кстати – часы тоже сними. Мне они нравятся. Золотишко, да? Дорого отдал?

– Четыреста рублей – говорю я так же безмятежно – считаю, вполне недорого. Это русские часы. А я русский. Ты знаешь, кто такие русские?

– Русский?! Ах ты сука! – негр делает шаг вперед, и я тут же выставляю ладони вперед:

– Эй, эй, ты чего?! Чего тебе русские сделали? Я тебе чего сделал? Я только сегодня прилетел из России!

– Вы, суки русские, выжили нас с Брайтона! Я вас ненавижу! – негр угрожающе машет ножом – Порежу на куски, сука!

Вот зачем я сознался, что русский? Опять же – упорно живет в душе такой червячок, такая глупая мыслишка, что любой негр, узнав, что я русский, тут же заключит меня в объятия и облобызает: «Брааат! Братииишка!»