Читать книгу "Где живет моя любовь - Чарльз Мартин"

Слово «бесплодных» неприятно резануло мне слух.

– Хорошо, я позвоню в понедельник.

Фрэнк дал отбой, я тоже опустил трубку на рычаги, повернулся к двери и увидел Мэгги, которая стояла на пороге, завернувшись в простыню. Лицо у нее было белым, как у призрака.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Наконец она проговорила:

– Что он сказал?

– Кто?..

Ее глаза казались темными и пустыми и ровным счетом ничего не выражали.

– Палмер.

– Хотел пожелать нам приятных выходных.

Мэгги не мигая смотрела на меня.

– Он хочет, чтобы мы с тобой приехали к нему в понедельник.

– Зачем?

– Затем, что к выходным мы должны… узнать. Так или иначе.

Мэгги повернулась к холодильнику, ее палец заскользил по числам на календаре. Добравшись до ближайших выходных, она сорвала календарь с холодильника и метнула в мусорную корзинку. Не долетев, календарь упал на пол, но Мэгги, даже не поглядев на него, молча повернулась и вышла.

Убедившись, что она вернулась в комнату над амбаром, я выбрался на переднюю веранду и тяжело оперся на перила. У начала подъездной дорожки едва виднелся в темноте почтовый ящик. Вспомнив, что не проверял почту уже два дня, я спустился с крыльца и двинулся к нему. Из ящика я извлек целую груду рекламных брошюр и буклетов. Прижав их к груди, я вернулся в кухню, сел за стол и, поглядывая одним глазом на ворота амбара, начал перебирать почту. Письмо из Центра усыновления оказалось в самой середине кучи. На мгновение я замер, настороженно прислушиваясь, не появится ли Мэгги, и только потом вскрыл конверт.

«Уважаемые мистер и миссис Стайлз. Вынуждены сообщить вам, что…» Письмо заканчивалось стандартным «Искренне ваши…» (в чем я сомневался), но был еще и постскриптум. В нем говорилось, что мы с Мэгги можем обжаловать решение комиссии, для чего следовало подать соответствующее заявление. В самом конце приводились подробные инструкции, как и что нужно делать. К письму был приложен банковский чек на сумму, которую я внес на счет Центра усыновления.

В последние несколько недель я воспринимал все, что было связано с нашей попыткой усыновить ребенка, словно засевшую в коже занозу, которая начала нарывать и причиняла боль при малейшем прикосновении. Сейчас мне казалось, будто кончик занозы кто-то потер наждачной бумагой. Я был сыт по горло этим дурацким Центром с его бюрократией, крючкотворством и махровым формализмом. В конце концов, с нами еще не все было кончено!.. Не знаю, как у Мэгги, а у меня кое-какая надежда еще оставалась.

Сложив письмо, я сунул его поглубже в карман и закрыл глаза. Мне нужно было составить апелляцию и как-то решить вопрос с моим долгом банку, но самое главное – я должен был решить, что я скажу Мэгги.

Глава 31

Ровно год назад, в прошлом июле, когда летняя жара и тучи москитов превратили жизнь на ферме в суровое испытание, мы с Мэгги собрали на два-три дня провизии, выволокли из-под крыльца Блу и отправились туда, где был привязан плот. Оттолкнувшись от берега, мы пустили его по течению. Я стоял на корме, исполняя обязанности рулевого, Мэгги лежала на настиле или сидела, опустив ноги в воду, загорала и разговаривала со мной обо всем на свете, а Блу расхаживал по краю плота и высматривал в воде рыбу. В первую ночь мы нашли небольшую уютную бухточку, бросили якорь и высадились на берег. Там мы разожгли походную газовую плитку, поджарили пойманную днем рыбу, сделали омлет и сварили кофе. Потом мы долго лежали на траве; Мэгги положила голову мне на грудь и смотрела на падающие звезды. Это были поистине волшебные дни, но пролетели они в мгновение ока, и к тому моменту, когда мы впервые задумались о возвращении, оказалось, что в пути мы провели вдвое дольше, чем намеревались. К счастью, рыба клевала регулярно, так что от голода мы не страдали.

Не без легкой грусти мы развернули плот вверх по течению, раскочегарили сорокасильный подвесной «Энвируд» и отправились в обратный путь. Пока мы плыли на север, Мэгги обратила внимание на цветы, которые успели распуститься, оторваться от стеблей и упасть в воду. Теперь течение неспешно несло их нам навстречу. Это были маленькие светло-голубые соцветия, и Мэгги сказала, что это, вероятно, какой-то сорт диких ирисов. Вооружившись моим подсачком, она стала вылавливать их из воды и вскоре набрала тридцать или сорок штук.

Потом ей пришло в голову, что эти загадочные цветы растут не на берегах Сокхатчи, а попадают в реку из впадающих в нее больших и малых ручьев. Этой догадки хватило, чтобы ее любопытство разгорелось в полную силу. И когда возле устья одного из узких притоков мы наткнулись на целый караван из полудюжины мелких соцветий, которые, словно утята за уткой, плыли вереницей следом за одним большим, мы пометили это место привязанной к дереву веревкой и только потом продолжили наш путь домой.

На следующий день мы позаимствовали у Эймоса его челнок для рыбалки и вернулись к помеченному дереву. Мэгги во что бы то ни стало хотелось выяснить, откуда берутся эти голубые цветы, но наш плот был слишком большим и неуклюжим, так что подняться на нем достаточно далеко вверх по ручью было, скорее всего, невозможно. Что касалось берегов ручья, то они были низкими, заболоченными, а в наших краях ни один нормальный человек не стал бы ходить по болоту пешком. Пожалуй, только Иисус сумел бы пройти по трясине и многочисленным бочагам, каждый из которых мог поглотить с головой взрослого человека. Таковы уж эти места: можно долго идти в воде по щиколотку, потом сделать всего один шаг и оказаться на дне двадцатифутовой ямы, заполненной жидким вонючим илом. Лично я всегда считал, что у болот Сокхатчи есть свой непростой характер, поэтому без крайней нужды расхаживать по ним не сто́ит. Таинственное это было место и опасное! Еще в детстве мы с Эймосом наслышались рассказов об утонувших в трясине беглых рабах, о пропавших без следа охотниках, о спрятанном в самом сердце болот конфедератском золоте, о мятежных индейских племенах, которые жили на верхушках деревьев, и даже о скрывающихся в болотах нацистских преступниках, которые, надо полагать, приплыли туда на суперсекретной подводной лодке прямо по Сокхатчи.

Тем летом было много дождей, болото переполнилось, и лишняя вода разлилась, покрыв собой даже те участки, которые в засушливую пору считались проходимыми. Затоплены были и берега самой Сокхатчи, протекавшей по краю болот. Период половодья совпал с появлением голубых цветов, которые так заинтересовали Мэгги, и впоследствии, просидев несколько часов в городской библиотеке, она все-таки сумела выяснить, что это действительно были ирисы редкой разновидности, встречавшейся только в районах, где смешивались болотная и речная вода. Перегной, образующийся под действием дубильной кислоты, замедленные процессы окисления органических остатков, температура и невысокая скорость течения воды, поступающей из реки и из подземных источников, – вот основные факторы, которые, объединившись, стали той питательной средой, на которой взросли уникальные растения, которые мы стали называть «голубые ирисы Мэгги». Думаю, какой-нибудь университетский ученый давно придумал для них длинное латинское наименование, однако любые специалисты-ботаники с их заумной латынью были от нас слишком далеко, поэтому в обиход вошло наше название.