Читать книгу "Ураган - Андрей Смирнов"

С тех самых пор мы с моим Советником – не разлей вода. С другом моим разлюбезным, который теперь всегда со мной… Придушил бы его, как последнюю гадину, если бы только мог. Но не могу. К великому сожалению.

Так вот, Советник людей не видит, но обстоятельства у нас так сложились, что неожиданно образовалось из этого общего правила одно малюсенькое исключение. На Мартина Советник воздействовать не мог, но рану его – видел и чувствовал. Потому как кинжал у меня и в самом деле не простой, а магЫческий. Ювелирная работа. Увидев такой кинжал, всякий умный человек поймет, что мастер, кинжал изготовивший – светлый гений научно-магического прогресса и вообще творческая личность. Своими руками делал.

В общем, каждую ночь… хи-хи-хи… Нет, я не могу об этом без смеха рассказывать. Каждую ночь мой разлюбезный Советник присасывался к болячке этого сопляка и потихоньку отсасывал его эфирную кровушку. Надо было, конечно, соблюдать крайнюю осторожность, потому что шлюха все равно через некоторое время просыпалась и начинала рыть носом землю, буянить и бузить. Чуяла чё-то не то, дрянь длинноногая. Советника увидеть невозможно, потому как он с той стороны стены, а мы – с этой. Про какую я стену говорю? Да про ту стену, которая вокруг вашего убогого мирочка стоит. Про скорлупу. Впрочем, что вам объяснять? Все равно не поймете…

Даже я Советника увидеть не могу, только чувствую – как вы, к примеру, чувствуете, когда жрете, как у вас еда в желудок проваливается, а увидеть всю эту процедуру все равно не можете. Но светловолосая дрянь тоже что-то чуяла и просыпалась. Вот видите? Если она чуяла даже то, его чуять никак не могла, что было бы в случае, если б я, как последний дурак, попытался бы своими ногами сбежать? Поняли теперь, почему я не стал и пытаться?

Так мы и веселились. Шлюху происходящее злило, а главное, думаю, ее злило то, что толком-то она и не понимала, что происходит. Кому ж такое понравится? Ни один человек себя идиотом чувствовать не любит. Злобность свою превеликую пополам с дуростью бесконечной шлюха, естессно, на мне вымещала. Мол, если у нее настроение плохое, значит, и окружающим его надо испортить. Но у нас с Советником нашу невинную радость так просто не отнимешь. И хорошо, что мое лицо было скрыто тканью плаща. Потому что во время всего пути я широко улыбался. Это было трудно – из-за разбитых губ. Но я улыбался.

Днем бедный маленький Мартин, конечно, чувствовал себя очень херово. Ночью он ведь не только не восстанавливал энергию, но и терял то, что имел. Положение усложняла шлюха, которая щедро делилась с ним силой. В какой-то момент я даже испугался, что ситуация патовая, а значит, мы кое-как дотянем до города, а это в свою очередь значит, что не патовое у нас положение, а стопроцентно для меня проигрышное. Но вода камень точит. Шлюхины силенки всё-таки были не беспредельны. В конце концов она сама ко мне пришла. Сама, лапочка моя, рыбонька, вишенка моя сахарная!.. Сама судьба, видя мое безупречное самоотверженное поведение, в лице светловолосой дряни шагнула мне навстречу. Судьба любит самоотверженных людей. Бескорыстных служителей науки, одиноких мыслителей и воинов.

…«Ой-ей-ей, – плачет, – что теперь делать?» А вот раньше надо было думать, зайка моя, что делать! Думать надо было, когда травлю свою начинали, когда, алча моей крови, в чужой город поперлись. И все из-за чего? Из-за какого-то паршивого пьяницы, про которого уже все давно забыли! Вот до чего дурость людей доводит. Раньше надо было думать, раньше, кисонька моя, а сейчас – поздно! Вот так-то.

Когда она уже начала понимать, что просто так в этой жизни ничего не бывает и настоящего колдуна на смерть отправить – это вам не пирожок скушать, я сделал ей предложение. Исключительно из-за моего природного великодушия. Ты – мне, я – тебе. Она, конечно, тут же что-то заподозрила. Как будто бы ее обманывают! У нее что, паранойя? Зачем мне ее обманывать? Правду я, чистую святую правду говорил, как на исповеди: отпусти меня и будет жить твой Мартин. И что ты так о нем беспокоишься? Трахает он тебя, что ли? Да нет как будто бы… А почему, кстати? Очень даже подходящее тельце для подобных занятий. Неужели такую длинноногую блядь, как ты, это замечательнейшее тельце не привлекает? Нет?

Ну да ладно, впрочем, мне-то что за дело? Ну не трахается она с ним, ну и пес с ними обоими. Может, она лесбиянка, а он наследственный импотент? Не об том речь.

…Она не захотела меня отпускать. Паранойя все-таки возобладала над ее и без того слабым разумом. Да и какой разум у женщин? Вот то-то и оно, что никакого.

Я немного поднажал – мол, отрава в его эфирной крови жутчайшая, особая такая отрава, для глаз простых ягов совершенно невидимая. Дрянь слушает, уши развесила. Смешно – до коликов, а смеяться нельзя, надо серьезность всяческую изображать. Мне и так сдерживаться трудно, а тут еще слышу – Советник за стеной хихикает. Ну, думаю, я тебе, стервецу, посмеюсь…

Если б она меня согласилась отпустить, был бы жив ее Мартин. Зачем мне его убивать? Я бы, конечно, провел какой-нибудь красочный обряд, а потом спокойненько по своим делам поскакал бы. Советник мой у мальчика эфирную кровушку пить больше бы не смог и ранка за несколько дней сама собой заросла бы. Да что там – я бы Советника специально следить за мальчиком приставил, чтобы он, не дай боже, о камень не споткнулся, тараканчик чтобы в тарелочку ему не заполз, чтобы лошадка его вдруг не споткнулась бы. А то, случись с ним что – подумают же, сволочи, что это снова я виноват. Кретины, что с них взять? Я этого Мартина как зеницу ока берег бы.

Не согласилась. Не поняла моего положения. Не захотела головой хоть чуть-чуть подумать, дрянь бестолковая. Снова, наверное, ей что-то «не то» померещилось. Понял я тогда с превеликим огорчением, что придется мне отступать на последние оборонительные рубежи, а именно – переходить к плану «Б». Настоящий стратег, как в одной умной книжке написано, всегда продумывает пути отступления. А уж если я ненастоящий стратег, то уж не знаю, кто настоящий.

Возможность, которую я «планом Б» именую, давно передо мной маячила. Советник мне про нее с самого начала нашего сотрудничества твердил, как заводной. Это у него что-то вроде обязательной работы. Своего рода рекламная деятельность. Все уши мне прожужжал. Правда, жужжал он довольно вяло, потому как я прекрасно знал настоящую цену его словам про эту Удивительную Возможность и Необыкновенный Шанс, а он знал, что я это знаю, а я знал, что он знает, что я знаю… – и так далее, до бесконечности. Если бы вам предложили билет в ад с пятидесятипроцентной скидкой, вы бы согласились? А вот теперь представьте, какая нелегкая работа у моего Советника. Ему надо было сделать хотя бы одну продажу. Ентих самых билетиков. Что происходит с рекламными агентами, которые так и не сумели сделать ни одной продажи? Когда Советник думал о том, что с ним учинят в той конторе, на которую он так прилежно трудился, в случае, если его миссия окончится неудачей, то, хотя он и пытался прятать свои мысли, я всегда чувствовал дикий, невообразимый ужас, который исходил из самого центра его существа. Чего он боялся? Как бы вам объяснить подоступнее, сахарные вы мои… Давайте-ка я вам сначала расскажу, что такое рай в представлении моего Советника. Наш мир в представлении Советника даже не рай, а нечто даже еще более высокое, фантастическое, да, настолько фантастически хорошее место, что Советник, собственно, иногда даже не верит, что оно вообще существует. А рай в его представлении это место, где смерть – конец всего. Последняя точка, после которой ничего нет. Полное небытие. Мой Советник за такой мир все что угодно отдал бы. Душу бы продал за такой мир. Впрочем, души у него нет… Но он бы где-нибудь обязательно нашел душу и продал бы ее немедленно, чтобы только в такое место попасть.