Читать книгу "Идеальное несовершенство - Яцек Дукай"

– Ах, значит, и ты полагаешь, что он не просто существует, а – реагирует.

– А есть другое мнение?

Манифестация Словинского потерла плечи, словно охваченная внезапным холодом. Присела на пятках под стеной беседки.

Замойский хотел положить ногу на ногу, сдержался.

Женщина рассеяно смешивала с песком рассыпанные драгоценные камни.

– Мы называем его Сюзереном, – отозвалась она наконец. – Спонтанная либо искусственная форма комплексных сбоев Блока. В разрезе единичного Плато это лишенное содержания и цели скопление Стоков густого хаоса – как двухмерный разрез мозга показывает только бессмысленные вспышки на глее и нейронах. Но в Блоке…

Она взглянула на него.

– Такая гипотеза, – причмокнул он.

– Именно.

Они улыбнулись друг другу в немом понимании.

Противоречивые интересы, различающиеся ментальности, неравные позиции – и все же: симпатия. Уж такая создалась атмосфера, конвенция реакции между ними: если даже обман, ложь (поскольку – а мог ли Адам ому верить?), даже если удар в спину – то такой же: с полуусмешкой и уверенностью в шутке из уст побежденного. Он уже не прикидывал, какая это манифестация: биологическая, наноматическая, платовая. Впечатление победило окончательно.

Фоэбэ, думал Замойский, это человек; несомненно человек. Кто-то больший – несомненно; но также и человек, содержит человечность в себе. Вероятно, точно так, как логическая инклюзия содержит в себе фоэбэ. А предельная инклюзия – все.

И если уж я попал в мир такой парадигмы, приходится жить по ней; жить, думать. Вверх! На Плато!

Может ли контракт со Словинским дать мне достаточно денег для выкупа собственных Полей Плато, чтобы уже не полагаться на оэс «Гнозиса», их гостеприимство и их Патриков Георгов?

Он спросил об этом манифестацию.

– Я могу продать тебе целое Плато, – ответила она. – Почти такое же хорошее, как у Цивилизации Homo Sapiens.

– Меня вполне удовлетворяют Поля на ее Плато.

– Без проблем.

– Как долго действовало бы такое соглашение?

– Это дело договоренностей. Прежде всего важно было бы только время твоего фактического присутствия на Плато. Я бы также настаивалу на возможности продления. Базовый срок: мегапентин.

– Что?

– Это мера а-времени.

– Все эти игры со временем —

– Понимаю. Они могут казаться несколько дезориентирующими для стахса из двадцать первого века.

– Здесь, я полагаю, – Замойский махнул рукой на небо/солнце, – мы не релятивизированы.

– Ты бы почувствовал. Скорость твоего восприятия и реакции, стахс, ограничены законами твоей биологической реализации. Если бы ты находился здесь именно в ней, а не только манифестацией посредством Плато, все было бы иначе – френ в пустышке процессировал бы настолько же быстро. Но так?

– И все же, это твой Порт, фоэбэ?

– Точнее говоря, это не Порт, но инклюзия. Абсолютный отрез.

Он заморгал.

– Ну да, такое объясняет это проклятущее солнце. А чего еще ожидать от дачи мета-физика, верно? Немного покопалусь в законах, верно? Но, полагаю, выгодней было бы встречаться непосредственно на Плато, в каких-нибудь чувственных конструктах…

– Скажем так: я несколько —

– Что происходит?

– У нас гость. Оска.

Последняя фраза была обращена уже к столпу пыли, что пробился сквозь куртины водяного тумана и в этот миг конфигурировался перед глазами манифестации Словинского и Замойским в образ молодой женщины в длинном сари, с множеством золотых и серебряных браслетов на руках, со светлой драгоценностью в ноздре.

– Стахс Адам Замойский, – представилу их друг другу Словинский. – Оска Тутанхамон, независимая открытая инклюзия.

Не зная, как ему надо себя вести, Замойский на всякий случай повел себя предельно вежливо: встал, поклонился, протянутую ему руку принял бережно и поцеловал.

Когда он распрямился, настроение уже изменилось. Обе манифестации женщин перескочили на противоположные полюса поведения: Словинскогу – прожигала индуску взглядом; Тутанхомону – гляделу из-под полуопущенных век с нарочитым презрением, как к фоэбэ, так и к стахсу.

Когда бы фоэбэ и инклюзия манифестировались шире, распорошенные в воздухе капельки воды наверняка бы замерзли на лету.

Что-то случилось, понял Замойский. За ту долю секунды, пока я не смотрел. Потому что там, на Плато, в инклюзиях и Портах Словинского – прошли часы, дни, а может и годы. Может тысячелетия.

Еще одна колонна пыли пробила туманные завесы. Никто уже ничего не говорил. Адам тоже ждал молча, просто отступив в тень. Отчаянно пытался вспомнить, что об обслуживании Плато рассказывали ему Анжелика и Георг. Если бы он сейчас позвал вслух Патрика – информация о призыве пробилась бы к секретарю Макферсона в оэс Фарстона? Каковы мудры для выхода из Плато? Показывала ли Анжелика ему хоть какие-то? Что здесь происходит?

Воздух густел в морозе жгучей ненависти.

Из второго смерча сгустился низенький азиат в китайской одежде. Замойский его узнал: это он бил перед Георгом поклоны лбом в пол террасы после убийства Джудаса. Императорский мандарин – так ведь?

Все смотрели на Замойского.

– В заботе о Цивилизации, – отозвалась манифестация Тутанхамону. – Адам Замойский: ты не человек. Ты не человек. Ты не человек.

– Я слышал, – сказал мандарин.

– Я слышалу, – сказала манифестация Словинского.

– Фоэбэ, – поклонилась манифестация инклюзии. – Ваше Величество.

После чего рассыпалась в прах и пыль – развеял ее ветер, смыла искусственная роса.

– Это прозвучало почти как вызов на дуэль, – с усилием засмеялся Замойский.

– Это и был вызов на дуэль, – заявила манифестация Словинского и пнула, уронив, раковину под самые пальмы. При этом поранила себе стопу и теперь подпрыгивала на одной ноге, ярясь – такое полукомичное поведение манифестировалу Адаму и Императору.

– Стахс, – обратился мандарин к Замойскому. – Великая Ложа хотела бы встретиться с тобой в ближайшее удобное время. Мое почтение. Удачи. Император будет следить.

И тоже отошел в небытие.

Тяжело усевшись и опершись о стенку беседки, Адам с упреком взглянул на темнокожую женщину.

– Милосердия, – простонал, – это же какой-то нелепый кабуки. Королевство за суфлера!

– Моя вина, – призналсу Словинский. – Я впустилу Тутанхамону без твоего согласия, стахс. Но ону заранее зналу о тебе, хотя никогда ранее не использовалу такой тактики; никогда никого не вызывалу. Ону представилу другую цель своего визита, совралу мне. И все же я признаю: это моя вина.