Читать книгу "Кошмар в Берлине - Ганс Фаллада"

— Конечно нет.

— У тебя есть какие-нибудь сбережения?

Молчание…

— Совсем немного, — нерешительно ответил он. — А у тебя?

— Тоже немного. — И тут же добавила: — Совсем чуть-чуть.

— И сколько это чуть-чуть?

— Сначала ты ответь, — не сдавалась она.

— У меня… — начал было он.

— Ну, говори.

— На самом деле совсем мало, может, даже меньше, чем у тебя.

— Да не может быть.

И вновь молчание.… Длительное молчание.

— А сама ты как думаешь? — спросил он.

— Ну, — глубоко вздохнула она. — Наверное, больше, чем… — И задумалась.

— Чем сколько? — допытывался он.

— Да чего там. — И она расхохоталась: — Стеснительные какие. У меня, например, на счете сто тридцать марок.

На что он важно, с расстановкой произнес:

— Четыреста семьдесят.

— Как здорово! — обрадовалась Барашек. — Это ровно шестьсот марок. Милый, это целое богатство!

— Ну, я так не думаю. Холостяцкая жизнь обходится дорого.

— А я трачу семьдесят на еду и жилье при зарплате в сто двадцать марок.

— Долго же тебе пришлось копить, — сказал он.

— Правда долго, — согласилась она. — А больше откладывать не получается.

Молчание…

— Боюсь, мы не найдем квартиру в Духерове, — сказал он.

— Может, снять меблированную комнату?

— Ну да, сэкономим хоть на мебели.

— Да, мебель сейчас очень дорогая.

— А давай прикинем, — предложил он.

— Давай. Посмотрим, во что это выльется. Только давай считать так, будто у нас нет ни гроша.

— Да, те деньги, что у нас есть, мы трогать не будем, пусть копятся. Итак, сто восемьдесят марок жалованья…

— Женатому должны платить больше.

— Да, но понимаешь… — Он смутился: — По соглашению вроде бы должны, но мой босс такой хитрый…

— Да не все ли равно, хитрый он или нет.

— Барашек, давай все-таки считать, исходя из ста восьмидесяти. Будет больше — тем лучше, но про сто восемьдесят мы знаем наверняка.

— Ну хорошо, — согласилась она. — А сколько вычитают?

— Да, — сказал он, — тут уж мы изменить ничего не можем. Шесть марок — налог и две семьдесят — страховка по безработице. Касса взаимопомощи — четыре марки. Больничная касса — пять сорок. Профсоюз — четыре пятьдесят…

— Ничего себе, в профсоюз сколько.

— Не начинай. С меня и твоего отца хватит. — Он начал раздражаться.

— Хорошо-хорошо, — успокоила его Барашек. — Получается двадцать две марки шестьдесят. А на проезд тебе деньги нужны?

— Слава богу, нет.

— Остается сто пятьдесят семь марок. Сколько может стоить жилье?

— Даже не представляю. Комната с мебелью и кухня. Не меньше сорока марок.

— Допустим, сорок пять, — прикинула Барашек. — Остается сто двенадцать марок. А на еду сколько нам понадобится?

— Тебе лучше знать.

— Мать все время повторяет, что у нее уходит по полторы марки в день на человека.

— Значит, девяносто марок в месяц, — подытожил он.

— В результате останется двадцать две марки сорок пфеннигов, — сказала она.

Они посмотрели друг на друга. Из оцепенения первой вышла Барашек:

— И у нас практически ничего не остается на отопление, газ, свет. А почтовые расходы? А одежда? Белье? Обувь? А посуда?

— В кино тоже иногда сходить хочется. А в выходные за город съездить. И покурить.

— А еще хотели что-нибудь скопить.

— Марок двадцать в месяц.

— Нет, тридцать.

— Нужно пересчитать.

— Вычеты те же.

— Комнату с кухней дешевле не найдем.

— Ну марок на пять хотя бы.

— Посмотрим. Да и газеты нужны.

— Ну да. Выходит, что только на еде и можно сэкономить. Марок десять.

И опять они посмотрели друг на друга.

— Как ни крути, доход у нас слишком маленький. О том, чтобы что-то отложить, не может быть и речи.

— Скажи, а тебе обязательно крахмалить сорочки? — спросила она его с печалью в голосе. — Сама я их выгладить не смогу.

— Да. Босс требует. Отдать сорочку в глажку стоит шестьдесят пфеннигов, еще десять пфеннигов — сам воротничок.

— В месяц это пять марок, — подсчитала она.

— И еще обувь содержать.

— Да. Это тоже выльется в приличную сумму.

Молчание…

— Ну, давай подсчитаем еще разок. — Он задумался: — Ну, сбросим с еды еще десятку. Меньше, чем на семьдесят, не получится.

— У других-то получается?

— Не представляю как. Многие ведь зарабатывают еще меньше.

— И я не представляю.

— И все-таки мне кажется, мы где-то просчитались. Давай-ка еще раз.

Но как они ни пересчитывали, результат выходил тем же.

Они посмотрели друг на друга.

— А между прочим, я смогу потребовать вернуть мне взносы в кассу взаимопомощи, когда выйду замуж, — внезапно вспомнила Барашек.

— Точно! — обрадовался он. — А это целых сто двадцать марок.

— А что твоя мама? — вдруг спросила она. — Ты никогда мне о ней не рассказывал.

— А что тут рассказывать, — отрезал он. — Мы с ней даже не переписываемся.

— А-а. Бывает.

Опять наступило молчание.

Они поднялись. Так ничего и не решив, они опять пошли на балкон. Двор уже погрузился в темноту. Город затих, лишь изредка до них доносились гудки автомобилей.

Он задумчиво произнес:

— А стрижка стоит восемьдесят пфеннигов.

— Все, хватит об этом, — сказала она. — Другие как-то выкручиваются, выкрутимся и мы. Все наладится.

— И вот что, Барашек, — сказал он. — Я не стану выдавать тебе деньги на хозяйство. В начале месяца мы все деньги положим в чашку, и каждый будет брать столько, сколько ему нужно.

— Отлично, — согласилась она. — У меня как раз есть подходящая для этого красивая голубая ваза. Позже я тебе ее покажу. Но мы будем жить совсем скромно. А там, глядишь, и я научусь гладить рубашки.

— Сигареты по пять пфеннигов — это роскошь, — сказал он. — Есть за три, и вполне приличные.

Но тут Барашек подскочила как ошпаренная: