Читать книгу "Архканцлер Империи. Начало - Евгений Шепельский"

Мы взгромоздились на повозку и поехали вдоль Аталарды, по волнистому, заросшему кустарником обрывистому берегу. Штаны и портки хогга я велел повесить на длинных палках, воткнутых в борта повозки, и крепко-накрепко запретил облачаться в одежки, пока они не высохнут. Под солнцем все бактерии передо́хнут… надеюсь. Шутейник, бедняга, вынужден теперь прикрываться рубахой с обломками лютни.

На нашем берегу были пустынные места, перелески, сплошное безлюдье. Другой берег реки выглядел более обжитым, и тут и там на уплощенных вытянутых холмах вырисовывались деревенские дома.

На серебряных изгибах Аталарды виднелись лодки и баркасы под латаными разноцветными парусами. Едва чумные покойники оказывались неподалеку, речные суда порскали к берегам. Будь у меня смартфон, мой тревел-блог пополнился бы волнующими кадрами… Горькая ирония…

Я сидел, свесив ноги с задка повозки. Откуда-то вынырнул шкодный кудлатый пес с присохшим к ребрам брюхом, оглядел меня внимательно и, распахнув варежку – завыл, тягуче и мерзко. Я соскочил, подобрал с земли сухую ветку и швырнул в него. Поджав хвост, пес умчался в кусты.

Бернхотт сказал задумчиво:

– Не любят вас собаки, мессир. Воют обычно на тех, кто вот-вот помрет… Только не берите близко к сердцу, бывает, что и собаки ошибаются.

– Ошибаются, – сказал я язвительно. Не хочу пока объяснять герцогу, что псы видят во мне крейна. Не хочу вообще пояснять, что в теле Торнхелла – чужак. Не на смерть собаки воют, а на магию, на двойную душу. Да и не все псы видят это, только некоторые… Вон у Ренквиста я повстречал двух собачек – ни одна не пискнула. И это хорошо, иначе мое путешествие по Санкструму превратилось бы в пытку.

– Ай, – буркнул Шутейник, – бросайте кукситься, и так словно хрену облопались. Ну вот надо нам это? Не надо! Споем!

И завел длинную песню о сугубой пользе спиртных напитков, аккомпанируя себе звонкими ударами в ладоши:

Напились мы с утра, ура!И вечером лакаем!Мы с пьяной мордой, да, да, да,Все страхи побеждаем!

Раблезианские стишата эти до того понравились Бернхотту, что он принялся отбивать такт о колено и пытался подпевать гаеру.

Выглядело и звучало это так:

Найду спасенье я в вине…– В вине-э-э!Пусть черти кажутся во сне.– Во сне-э-э!И я не буду я совсем,– Совсе-э-эм!Коли носы им не отъем!– Отъе-э-эм!

Улыбка при этом у него была совершенно детская, а темно-карие до черноты глаза блестели искренней радостью. Он дышал свободой, он упивался ею, он был счастлив даже умереть на свободе, и каждый миг жизни после спасения из темницы был наполнен ярчайшими переживаниями.

Шутейник вдруг прервал декламацию, подхватился и выглянул поверх задка повозки, беспардонно обернувшись ко мне волосатым тылом. Он долго всматривался в неровную линию горизонта, примерно туда, откуда мы выехали к Аталарде, приложив к густым бровям ладонь с длинными, не по росту пальцами.

– Госпожа Тани, сдается мне…

Амара приподнялась на сиденье возницы и глянула в ту сторону, куда смотрел Шутейник:

– Черт! Черт! Черт!

Я уже понял, что происходит.

Издалека пришел длинный, заунывно-пронзительный звук, раскатился над побережьем.

Бернхотт взметнулся с места, согнувшись и царапнув затылком дугу повозки, протиснулся между мной и хоггом, и долго вглядывался в горизонт.

Звук повторился – на сей раз, кажется, несколько сместившись к югу.

– Боевые рога, – констатировал герцог тревожно. – Они перекликаются, как… загонщики. Отрядов – несколько!

Амара отыскала меня взглядом:

– Едут за нами. Нагонят вскорости, черт… Милый господин… они увидели нас и дают сигнал другим о том, что нашли.

Проводница бессильно опала на сиденье. Бросила еще один взгляд на меня, прикусив губу. В глазах – отчаяние. И понимание близкой смерти.

– Ренквист? – уточнил я, а сердце сжала болезненная судорога.

Бернхотт кашлянул и покачал головой.

– Боевые рога – дворянская привилегия. На землях барона нет других дворян, кроме него самого. Свободных и живых – точно нет. Это… другие. Есть еще кто-то, кто не хочет, чтобы будущий архканцлер прибыл в Норатор.

– Нагонят быстро?

Ответила Амара:

– Меньше чем за четверть часа. Они разглядели нас, видят, на чем едем, и не будут гнать коней по бездорожью, чтобы не переломать им ноги. Теперь мы как на ладони. Добыча не уйдет. А мы не сможем нигде затеряться… Тут пустоши и нет густых лесов. Да и времени уже нет.

– Ла-а-адушки-воробушки! А знаете, что я вам скажу, милостивые господа? На том берегу я вижу еще один конный отряд. Во-о-он там, далеченько… Ну, кому далеченько, а моим глазам близехонько, я это хотел сказать.

– Другой берег для нас закрыт… – прошептала Амара.

Я даже не стал вглядываться в горизонт, и так ясно, что дело – труба. Вчетвером нам не отбиться. Пальцы судорожно сомкнулись вокруг шпажной рукояти. По сути, у нас двое профессиональных бойцов, один бездарь-неумеха и вздорный карлик, которому здоровенные, поднаторевшие в военном деле дворяне играючи голову снимут. А если они еще в доспехах, тогда и вовсе… Другими словами, расправа будет короткой, и договориться, как это я люблю и умею, не получится. Я вспомнил копотные дымы над Выселками. Дворяне сожгли гостиницу, и с потерями считаться не намерены. К словам они глухи. За нами прет десять – двадцать терминаторов, у которых одна директива – убить Арана Торнхелла, поскольку они знают, что в теле Торнхелла – вселенец, не намеренный играть по их правилам. Сопротивляться бессмысленно, убежать не получится. Разве что я смогу утолить их гнев, если отдамся на смерть сам.

Геройский поступок, аж в глазах слезы. Только я к нему не готов. Не готов я умирать во цвете лет. Да и не хочется заканчивать жизнь так бездарно… Отважно, конечно, но бездарно. Внутри меня поселился некий странный азарт, мне хотелось доказать самому себе, что великие дела мне по плечу. Ну и долг, конечно, куда же без долга…

Боевой рог вновь выдал длинную зловещую ноту. Ему откликнулся рог с того берега – далекий звук, похожий на трубеж одержимого гоном слона. С нашего берега ответили – деловито, без истерики: мол, дело сделано, куда они теперь денутся…

Ну и все, кажется. Никуда нам не деться. Придется, видимо, мне идти на смерть.

Я выглянул, посмотрел на то, как лодки уходят к берегам, страшась задеть покойников, вдохнул густой, настоянный на вечернем солнце и размякшей от жары мураве воздух. Лодки шустро разбегались к берегам…

Хм…

– Амара, чумных трупов все боятся?

– Черт, Торнхелл, ты разве не понял? Все, кто видел покойников, в Аталарде теперь ног не намочат дня три, не меньше. Они будут страшиться миазмов…