Читать книгу "Вазкор, сын Вазкора - Танит Ли"

Такова была моя духовная наставница, Уасти, выдержанная и человечная. Другая Уасти обычно узурпировала ее, когда школа кончалась, сначала вспыхивая в океанических глазах, когда разводился костер для приготовления вечерней еды. Эго была на самом деле не Уасти, а Хвенит-колдунья, та, которую я встретил с самого начала.

Она была всем, чем не была другая, кокетливая, дурманящая, острая, как кошачьи когти; исполненная намерения соблазнить. Тяжким испытанием была для меня Хвенит. Я чувствовал себя как мужчина, которого соблазняют украсть богатство его брата, в то время, как брат находится на войне, — однако Квеф был ее, а не моим родственником. Я решил, что не стану поддаваться ее уловкам и не попаду в ее сети.

Мы провели на острове уже дна дня. Солнце второго дня озарило бледным розовым светом море, и леса были припорошены сумерками. Хвенит зажгла костер и приготовила еду, и стала ругать рыжего кота, который не хотел есть свою порцию орехов, потому что днем убил птицу в высокой траве и был полностью удовлетворен этой кровавой пищей. Закончив выговор, Хвенит обратилась ко мне.

— Сегодня я буду собирать водоросли на пляже. Ты пойдешь со мной, Мардрак?

На мгновение перепутав одну Хвенит с другой — Уасти, — я согласился. После еды я пошел за ней по камням и отполированному приливом песку. Она подбирала пурпурную траву и срезала ее моим ножом, потом зеленоватую, потом черную. Свет померк. Она различала сорта при свете звезд и раскладывала их в тростниковой корзине.

— Когда-то все водоросли были черные, — сказала Хвенит. — Потом один мужчина убил другого, и его кровь упала в море, после чего некоторые водоросли стали красными. Но зелеными водоросли стали после того, как Зеленые Девушки, живущие на дне моря, всплыли на поверхность и лежали с мужчинами. Это не водоросли, а зеленые волосы, оставленные как символ любви между водой и землей.

Поняв теперь, к чему она клонит, я сказал, что рассказ прелестный, и начал подниматься, чтобы идти назад. Но Хвенит, маленькая лиса, расстегнула платье и вбежала в море, и вернулась сама, как Зеленая Девушка, только черная, а не зеленая, пахнущая океаном. Капельки воды блестели на груди, как бриллианты, и опоясывали серебряными цепями бедра. Значит, так вот.

После она молчала, как камень, как будто должна была искупить свое удовольствие печалью, как делают некоторые. Это никоим образом не был ее первый раз. У черного народа не было жестких моральных законов, потому что они были слишком моральны и высоконравственны, чтобы создать их.

Мы пошли в палатку, и она спряталась за своей занавеской, а потом я услышал, что она плачет.

Я все это мог предсказать. Ее мысли были о Квефе. Скоро она крикнула мне, как ребенок:

— Что мне делать? Что мне делать?

Бесполезно убеждать девушку в таком настроении. Я встал, опустил глупую занавеску и обнял Хвенит, удивившись своей нежности по отношению к ней. Демиздор приучила меня к другим манерам, так я подумал. Нужна была женщина, которая не считала себя молочной коровой, чтобы я увидел, что женщины — не скот.

Потом Хвенит прошипела:

— Мардрак, ты волшебник. Сделай так, чтобы он принадлежал мне. Ты будешь добрым, потому что я помогла тебе овладеть твоими силами волшебства. Используй их и помоги теперь мне.

— В этом я тебе не помогу. Кроме того, мой дар еще только зародился, как ты хорошо знаешь.

— Для этого он достаточно силен. О, Мардрак, я ничто без него. Я умру от этого.

Я рассмеялся и уверил ее, что она не умрет.

Она плакала и уверяла, что умрет.

Когда она немного успокоилась, она сказала:

— Это началось между нами, Квефом и мной, как первая ниточка на станке. Каждый день ткал немного больше. Теперь платье закончено.

Я сказал:

— Ты его сестра, Хвенит. Поэтому он не хочет.

— Ох, дурак, — сказала она, — это только сблизит нас больше. Именно поэтому мы так связаны. Плоть говорит с плотью, потому что плоть одна. — Будь благодарна, девушка, что ты не из племени дагкта. Они выпороли бы тебя за одни только мысли об этом.

— Красные люди жестоки и слепы. Почему за это надо пороть?

— Помимо любой другой причины, хотя бы потому, что дети таких близких по крови будут больными.

— Разве звери больные? Животные на холмах, и рыба в море, и птицы в небе? А они часто спариваются, родители с молодыми, и дети одного чрева друг с другом.

— Да, — сказал я, — но мы люди.

— И тем беднее из-за этого. Я еще никогда не видела, чтобы человек победил животное в беге или рыбу в плавании, или птицу в полете. Если они заболевают, что случается редко, им не нужен лекарь, чтобы сказать, какую траву они должны есть, чтобы поправиться. Они не берут рабов и не развязывают войн.

Я сказал:

— В твоем крарле за тобой ухаживают многие. Оставь Квефа в покое. Выбери другого.

— Я пыталась. Два года я пыталась. Ты видишь результат.

— Подумай, — сказал я, — что будет означать лечь с ним.

— Поверь мне, я думаю, и часто. Брат — это слово, сестра — это слово.

Ты разве чувствуешь слово? Ты страдаешь словом? Любовью ты страдаешь и желанием, и болью. — Она отодвинула меня от себя холодными маленькими руками, и, странно, я увидел, что она снова Уасти, спокойная, старшая Уасти, глубокая, как темный колодец, и печальная до самых своих глубин. — Иди спать, воин. Оставь мне, по крайней мере, мои мечты, за которые твои грубые дагкта не побьют меня.

Я оставил ее, но позже я услышал, как она поднялась и вышла.

Утром я поднялся на сланцевый зонтик острова и наткнулся на черные окалины костра, который она развела там, и круги, оставленные ее ногами в петле. Какое-то круговое заклинание, чтобы приворожить Квефа.

Глава 2

Тот день, третий, был тихий и безветренный; деревья, как вырезанные, стояли на фоне неба, и море накатывалось на пляж медленными набегами. Пришел полдень с белым солнцем; было прохладно после теплого преддверия весны, которое стояло в последние дни. Тишина становилась гнетущей, и я предположил, что надвигается плохая погода и ураган с дождем возвращаются хлестать остров. Я старался угадать, как далеко может подняться приливная волна во время шторма, и подумывал, не лучше ли мне перенести палатку подальше от берега.

Во мне также было какое-то тревожное предчувствие, от которого я старался освободиться. Я снова поймал себя на том, что вспоминаю подробности того сна о крыльях и мести, который заставил меня принести клятву тени или, скорее, памяти моего отца. В том сне я с основательностью воина племени перечислил свои подвиги и владения вплоть до количества моих жен и сыновей, даже употребив выражение племен об убийстве сорока мужчин, причем эти сорок обозначали неисчислимое и бесконечное количество. Я также напророчил свою смерть: копье между моими ребрами через три дня.