Читать книгу "Автопортрет неизвестного - Денис Драгунский"

Конечно, он мог спуститься вниз и позвонить кому-нибудь из телефона-автомата, тому же Шидловскому. Колдунову звонить не хотелось, они уже давно не виделись, лет пять, наверное. Те самые пять лет, о которых он говорил Марине. Но Шидловскому тоже не надо. Очень семейный человек. Вот так, с бухты-барахты, звать на новоселье? Во-первых, не придет. Во-вторых, поймет, что у Алабина в жизни что-то сильно не так, иначе зачем он вдруг приглашает выпить старого приятеля, первый раз за полгода или больше? А в-третьих, если Федя вдруг придет, то воспримет это как нелепое хвастовство этакой квартирищей. Потому что Федька с женой и двумя девочками живет в тесноте родительского дома, вместе с тещей, тестем и, кажется, до сих пор с древней бабушкой, дай ей бог долгие годы, как приговаривал Федька с веселым унынием. И еще нелепость в том, что смотри пункт два – с такой квартирищей, с редкостно удобной и почетной художественной должностью в Метрострое, с картиной в Третьяковке – такой счастливый, а совсем один. «С таким счастьем – и на свободе!» – Алабин вспомнил фразу из романа «Золотой теленок» и поежился. Нет. Никому звонить не надо. Но сидеть одному тоже тоскливо.

«Ага! – решил Алабин. – А схожу-ка я в гости к товарищу Бычкову Алексею Ивановичу! Тем более что есть прекрасный повод – адрес он мне сам написал своей могучей рукой в записную книжку, и сейчас еще совсем не поздно. Еще всего-то шесть часов с четвертью» – и часы со стены подтвердили: тримм-тамм.

Взял с собой пакеты с коньяком и пирожными и на Калужской заставе купил букетик – на всякий случай: вроде Бычков женат. Он писал его портрет в Доме культуры Метростроя, и Бычков вроде что-то такое говорил, но разговаривали они мало – Алабин работал быстро.

Портрет Бычкова он написал по заказу ВЦСПС, но это формально, а на самом деле – по личному указанию Лазаря Моисеевича. Бычков был проходчик, бригадир, известный ударник. Герой Труда – получил в честь пуска первой очереди метро.

Через полчаса он уже входил к Бычкову.

– Что? – спросил Игнат. – Герой Соцтруда? Кавалер Золотой Звезды?

«Неужели этот мальчик помнит название знаменитого романа Бабаевского? – подумала Юля. – Не может быть. Но почему его помню я? Я ведь тоже девочка!»

– Нет, – сказала Юля. – Не Герой Социалистического Труда, а просто Герой Труда. Получил грамоту и значок. Потом в тридцать восьмом году это отменили. И заменили на «Соцтруда». Кто был первым Героем Соцтруда? А? Если не знаешь, можешь догадаться.

– Сталин, что ли?

– Садись, пять. Едем дальше.

Комната у Бычкова была пятнадцать метров. Стол под абажуром, двуспальная никелированная кровать, застланная покрывалом с бомбошками. Над кроватью коврик с немецким пейзажем – озеро, замок и олени пасутся. На коврике висели пришпиленные булавками фотографии, штук восемь, не меньше. Еще были шкаф и детский уголок – столик, полка с книгами, модель самолета висела на гвозде, брюшком к стене и растопырив крылья, как большая бежевая стрекоза.

– Ударникам Метростроя наш привет! – бодро сказал Алабин, без стука приоткрыв дверь и войдя в комнату.

Потому что ему открыли соседи. Там как раз какая-то тетка вышла на лестницу и звала «кис-кис-кис» и довольно строго спросила Алабина: «Кота нашего не видали?» – «Видал внизу двух котов, но не знаю, который ваш! – светски пошутил Алабин. – Товарищ Бычков здесь проживает?» Кот прибежал, шмыгнул к хозяйке, задев ноги Алабина. Тетка пинком загнала кота в квартиру, подобрела и сказала: «Вторая комната налево».

Бычков читал газету, сидя за столом. Он вскочил чуть ли не навытяжку.

– Ударникам привет! – повторил Алабин. – Добрый вечер, Алексей Иваныч! – и непринужденно поставил на стол пакеты, протянул Бычкову руку. – Я не помешал?

– Заходите, конечно! – Бычков потряс его руку. – Садитесь, пожалуйста!

Убрал газету, разгладил скатерть, достал из шкафа зеленую вазочку с пряниками.

Тут в комнату вошла Аня. Ей было двадцать пять или двадцать восемь по виду, но держалась она чуть старше.

– Анна, моя жена, – сказал Бычков.

– Здрасте, – сказала она.

Она была красивая, как артистка из старинного кино. И было видно, что она хорошо это знает и любит себя за это.

– Это товарищ Алабин Петр Никитич, художник, – сказал Бычков. – Он мой портрет рисовал, я же тебе говорил.

– Извините за вторжение. – Алабин протянул ей букет, потом руку, попытался склониться к ее руке и поцеловать, но она отдернулась. – Извините, но сегодня такой день. Портрет Алексея Ивановича приобрела Третьяковская галерея. С меня причитается!

Он достал из пакета бутылку коньяку, из другого пакета высыпал конфеты и печенье.

– Поздравляю, Петр Никитич! – Бычков еще раз сильно потряс Алабину руку. – Сейчас, я мигом! – и выбежал из комнаты.

Аня понюхала цветы и сказала:

– Какие красивые. Спасибо.

Алабин пристально на нее посмотрел.

– Это вы красивая. Я бы написал ваш портрет, вот с этими цветами. – Подошел к ней, поправил букет у нее в руках, отошел на два шага. – Честное слово, написал бы.

– Надо в воду поставить, – сказала она и вышла.

Алабин на минуту остался один. Прошелся по комнате. Посмотрел, что за книги на полке. Батюшки-светы! Кроме школьных учебников еще Ленин, Маркс и даже Плеханов. Брошюра под названием «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». Он ее вытащил, перелистал: полнейшая заумь. То есть извините, товарищи: глубочайший диалектический материализм. Но тут же на полке две открытки с двумя красавицами: Вера Холодная и Августа Миклашевская – он их сразу узнал. На тумбочке у кровати – круглая коробочка пудры и флакон духов. Он хотел посмотреть, какими духами душатся жены ударников-метростроевцев, но тут открылась дверь, и он отдернул руку. Вошел Бычков, он нес тарелку с хлебом и нарезанной колбасой, три стопки и штопор. Следом вошла Аня с литровой банкой воды. Слава богу, у Алабина в другой руке была плехановская брошюра.

– Ну и книги же вы читаете, товарищи! – сказал он с веселым изумлением, листая страницы с подчеркнутыми строками. – И даже конспектируете!

– Это не я, это Алеша. – Аня поставила цветы в воду.

– А как же! – сказал Бычков. – Владимир Ильич Ленин написал: «Нельзя стать сознательным коммунистом без того, чтобы изучить все, написанное Плехановым по философии!» Вот и я изучаю. Ну, как говорится, прошу к столу.

Уселись. Алабин черенком ножа сбил сургуч с пробки. Бычков подал ему штопор. Вдруг Аня положила руку на штопор, то есть на руку Алабина, который вкручивал его в пробку.

– Не надо, – сказала она.

– Здрасте! – удивился Бычков. – А за союз искусства и труда?

– Вот именно, Анечка, – улыбнулся Алабин. – За союз искусства и труда, по маленькой.

– Ему нельзя, – возразила Аня. – Сейчас по маленькой – и всё, пошло-поехало, покатилось.