Читать книгу "Мамай. История "антигероя" в истории - Роман Почекаев"

Нашел отражение историографический образ Мамая и в трагедии известного русского драматурга начала XIX в. Н.А. Озерова «Дмитрий Донской». И хотя сам бекляри-бек остается «за кадром», не являясь действующим лицом произведения, его характеристика, вложенная в уста великого князя Дмитрия, весьма красноречива:

«… алчные тираны, Едва возникшие, наш угрожают край. Из них алчнее всех, хитрее всех Мамай, Задонския Орды властитель злочестивой, Восстал противу нас войной несправедливой».[577]

Мамай представлен настоящим восточным деспотом и в «думе» К.Ф. Рылеева: русские войска стремятся «ярмо Мамая сбросить с плеч», в ходе битвы «татарин дикий свирепел» и т. д.[578] Несомненно, этот образ во многом отражает сведения о бекляри-беке, почерпнутые из историографических сочинений, и в первую очередь — из «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, которая произвела глубокое впечатление на всю читающую русскую общественность того времени. Однако нельзя не предположить, что Мамай в произведении поэта-декабриста еще и олицетворяет собой тиранию, борьба с которой, в свою очередь, символизировала борьбу и с русским имперским самодержавием в начале XIX в. Мамай, таким образом, в очередной раз стал «разменной монетой» в идеологической борьбе! Нет сомнения, что К.Ф. Рылеев совершенно не заботился о том, насколько созданный им образ Мамая соответствует историческим фактам. Для поэта он являлся всего лишь символом враждебности и деспотии, и тем самым этот просвещенный литературный деятель показывал, что в полной мере разделяет официальное представление о Мамае. То самое представление, которое в полной мере разделялось и одобрялось и самодержавными монархами, против которых боролись декабристы!

Своеобразным продолжением традиции создания образа Мамая в поэзии стал А.А. Блок со своим циклом стихотворений «На поле Куликовом». Впрочем, поэт ограничился довольно общим стереотипом об извечном противостоянии Руси и Орды, а Мамай, как и у К.Ф. Рылеева, олицетворяет монархию, доживавшую в дни А.А. Блока свои последние годы (упомянутый цикл стихотворений был написан в 1908 г.).[579]

Эстафету литераторов XVIII — начала XX в., энергично подхватили исторические беллетристы XX в. Их произведения являются ярким подтверждением того, что за века и десятилетия, минувшие со времен Ломоносова, Рылеева и Блока, общественное отношение к Мамаю нисколько не изменилось.

В советской исторической беллетристике был создан целый ряд исторических романов, посвященных русско-ордынским отношениям второй половины XIV в. и их кульминации — Куликовской битве: «Дмитрий Донской» С. Бородина, «Зори над Русью» М. Рапова, «Искупление» В. Лебедева и др. В этих произведениях (несомненно, талантливых и ставших настоящей классикой советской литературы) Мамай представлен таким же злодеем, тираном и врагом Руси, как и в сочинениях К.Ф. Рылеева и А.А. Блока, — так же, как в средневековой и позднейшей историографии.

Сергей Бородин в своем многократно переиздававшемся романе «Дмитрий Донской» рисует весьма отталкивающий образ Мамая: «мальчишеское тельце», «борода огорчала — светла, редка», «ладони, натертые, как и пятки, алой хной, круглы, а не узки, как хотелось бы ему», «маленький, он прыгал на своем ковре, поворачиваясь на все стороны, чтобы через головы ближних рассмотреть лица дальних своих союзников».[580] Также С. Бородин пишет, в частности, о ненависти хана, ставленника Мамая, к своему покровителю, а самому Мамаю приписывает намерение умертвить хана «в случае чего» и самому стать ханом после удачного похода на Москву.[581]

В романе В. Лебедева высказывается даже подозрение в том, что Мамай в свое время «услал на тот свет» ханов Джанибека и Бердибека![582] Образ Мамая, созданный писателем, не может вызвать симпатии к эмиру: «…черные немигающие щели глаз, над которыми белесыми брызгами ковыля косо вскинулись короткие жесткие брови. Губы его были сжаты, и от этого узкие черные усы казались потерянными меж коротким сплюснутым носом и исчезнувшей, втянутой верхней губой. На подбородке была оставлена крохотная черная точка волос, небольшой островок чернел ниже подбородка. Эти черные пятна на круглом желтом лице перекликались с длинной, до переносья и узкой, в два пальца челкой, как у лошади делившей лоб. Великий темник, казалось, не столько слушает, сколько принюхивается… так напряженно он вытянул короткую шею над мощными плечами, так недвижно были уставлены… черные печурки ноздрей».[583] Вслед за многими историками-специалистами В. Лебедев считает, что на р. Пьяне нижегородские войска были разбиты Арап-шой (т. е. Арабшахом), состоявшим на службе у Мамая.[584]

М. Рапов характеризует Мамая как «шайтана», который «ханом распоряжается как своим данником», а затем этого хана «не то отравили, не то каким другим способом в рай отправили», а сам бекляри-бек представлен совершенно неуравновешенным человеком, который то беснуется и кричит на эмиров, то злобно шутит, издеваясь над вассалами.[585]

Известный советский историк и популяризатор истории В.В. Каргалов посвятил предыстории Куликовской битвы небольшую повесть «Последняя ошибка Мамая». Интересно отметить, что он попытался придать образу Мамая даже какие-то «человеческие» черты — так, например, описанный им Мамай питает необъяснимую слабость к своему старому слуге, которому прощает даже неприятную правду, сказанную ему в глаза.[586] Однако и эта человеческая черта представлена как проявление капризного характера Мамая, органично вписываясь в немалое количество других его отрицательных черт — высокомерие, вспыльчивость и, самое главное, конечно, враждебность Золотой Орды, представляемой и олицетворяемой Мамаем, по отношению к Руси![587]

Особое место могли бы занять в этой череде произведений циклы исторических романов «Русь и Орда» М.Д. Каратеева (эпохе Мамая посвящены романы «Карач-мурза» и «Богатыри проснулись») и «Государи Московские» Д.М. Балашова (Мамай является персонажем романов «Ветер времени», «Отречение» и «Святая Русь»). Особенность этих произведений заключается в том, что их авторы придерживались «евразийской» ориентации и зачастую были склонны отходить от хрестоматийного противостояния Руси и Орды, находить в их взаимодействии положительные последствия; в частности, Д.М. Балашов прямо опирается на работы Л.Н. Гумилева. Знакомство с их произведениями, в которых Мамай является действующим лицом, показывает, что положительное отношение авторов к Золотой Орде ни в коей мере не распространяется на самого бекляри-бека! По-видимому, слишком уж устойчивым оказался его стереотип как врага и злодея. Тот факт, что М.Д. Каратеев создавал свои романы в эмиграции, ничего не меняет — ведь эмигрантские историки также в полной мере разделяли стереотип о Мамае как враге Руси.