Читать книгу "Другое детство - Сергей Хазов-Кассиа"

— Да ты ещё и онанист, — вырвалось у меня. Сергей смутился: — Ничего я не онанист, ты сам начал.

Я вытерся майкой всё с той же ханжеской брезгливой гримасой. Мы торопливо оделись, после чего Сергей собрался уходить. Я быстро попрощался и закрыл за ним дверь, потому что для меня наш «секс» был ещё не завершён.

После всего произошедшего сомнений не было: надо бороться с этими проявлениями, пока они не засосали меня окончательно. И речи не могло идти о том, чтобы повторить тот опыт с Сергеем или с кем бы то ни было ещё. Но поскольку ни в одной из маминых книг я не нашёл советов, как поступать в таких случаях, а говорить на эту тему было не с кем, я дал себе обещание, что буду работать над собой, пытаться решить кармическую задачу также, как дон Хуан преодолевал свои трудности с женщинами. Нужно быть сильным. С меня хватит уже того, что онанист-то как раз я. Ну, то есть, Сергей тоже вполне может им быть, но меня это мало касается. Самое главное, нельзя усугублять ситуацию такими вот играми.

Меня спасло то, что Артур, наконец, выздоровел, и с Сергеем мы больше не разговаривали. Мы здоровались в коридорах и могли переброситься парой слов на перемене, но он понял, что я не хочу продолжения этой «дружбы».

Впрочем, если с Сергеем было легко разделаться в реальном мире, то из моей головы он никуда не делся. Снова и снова я прокручивал детали тех двух проведённых вместе дней, и всё это неизменно заканчивалось одним и тем же. Я был болен, безнадёжно болен и не знал, как мне быть дальше.

Оставалась одна надежда — Вера Николаевна. О том, чтобы напрямую спросить её, не могло быть и речи. Но вдруг она увидит что-то своим третьим глазом и всё-таки даст мне совет, как справиться с самим собой?

Несколько собраний подряд я ждал подходящего случая. Всё, что мне было нужно, — это остаться с Верой Николаевной наедине. Ну, не совсем наедине, конечно, но я не был готов рассказывать о себе в присутствии всей группы. Тем более мамы. Если бы только нам удалось поговорить приватно… Я был почему-то уверен, что она даже слова мне не даст сказать, а просто укажет, что делать дальше. В крайнем случае, если она захочет, чтобы я начал разговор первым, наплету что-нибудь про проблемы в школе и с девочками.

У маминой группы были какие-то сложности с арендой помещения, и одно из собраний решили провести у нас дома. Мама взяла выходной и с утра суетилась так, будто принимала у себя английскую королеву и готовила ужин на двести кувертов. Мы вынесли из большой комнаты почти всю мебель, чтобы освободить пространство, решив, что все сядут прямо на палас.

Потом она не только вымыла полы во всей квартире сама, не доверив это мне, но и прошлась руками по ковру, собирая прилипшую грязь, не поддававшуюся пылесосу. Немного подумав, она испекла пирог с вареньем — тот самый пирог, который я так любил с самого детства, мама не пекла его уже много лет. В конце концов, всё было готово. Большая комната казалась непривычно пустой и теперь оправдывала своё название. На фотообоях с видом карельского соснового бора светлело пятно в том месте, где стоял передвинутый диван, а в остальном всё было, пожалуй, готово и к приёму королевы. Я почему-то тоже волновался и долго не мог решить, что надеть, хотя выбор был не особенно богатый: рубашка смотрелась бы неуместно торжественно, а футболка — слишком по-домашнему. В результате я остановился на футболке и сером джемпере, старом и потёртом, но он по-прежнему мне нравился.

Собрание прошло, как и все остальные. Сначала обсуждались семейные проблемы одной из участниц, потом все рассуждали про ауры, эфирные тела и связь их цвета с заболеваниями. Мне это было не очень интересно, но я сидел с таким видом, будто присутствовал на совещании олимпийских богов и ловил каждое слово.

После того как основная часть закончилась, мама пригласила всех задержаться на чай с пирогом. Большая часть гостей вежливо отказалась, остались только Вера Николаевна и ещё три женщины, составлявшие сердцевину группы.

Мы прошли на кухню. Мама вынула пирог из духовки и начала разрезать его.

Я мыл посуду, Вера Николаевна стояла, прислонившись к столу рядом со мной. Я ждал, когда она посмотрит на меня, чтобы сказать что-то, но боялся при этом привлечь внимание остальных. Она спросила маму, не нужно ли ещё чем-то помочь, мама ответила «нет», но Вера Николаевна тем не менее пошла в большую комнату собрать оставшиеся чашки. Вот он, мой момент, которого нельзя упускать. Я закрыл кран, быстро вытер руки и направился за ней.

В комнате Вера Николаевна ласково посмотрела на меня, как будто ждала, что я появлюсь следом.

— Ну, что ты мне, Артём, хочешь сказать? — спросила она без тени издёвки, но таким тоном, будто знала не только, что я собирался поговорить с ней, но и о чём именно я хотел спросить.

— Ну… ничего особенного, — запнулся я, не зная, с чего начать.

— Артём, я вижу, тебя тревожит что-то, но ты не хочешь говорить об этом с мамой. Это нормально. Твоя мама — прекрасный человек, но не всё возможно обсуждать с родителями.

Мне очень хотелось открыться ей. Я верил, что Вера Николаевна поймёт меня и найдёт простое и понятное решение. Но я не знал, как произнести бурлящие во мне слова, в какую форму облечь мои чувства, переживания и страхи? Я находился в ступоре, понимая, в каком глупом положении нахожусь: я же сам создал условия для этой беседы и вот теперь не мог выдавить из себя ни слова.

— Артём, у тебя есть какая-то девушка на примете?

— Нет, — соврал я, потому что Ира вовсе не была тем предметом, который я желал обсуждать.

— Ну а что тогда? Друзья же есть у тебя сейчас? Я знаю, что когда ты был маленький, тебе было трудно найти общий язык со сверстниками, но теперь, вроде, это решено?

— Есть у меня один друг, да.

— И что же, тебе нравится с ним?

— Да. Но знаете, Вера Николаевна, иногда у меня в голове происходят разные вещи, которые не должны бы происходить на самом деле, понимаете? — мне было сложно подобрать слова, поэтому я говорил очень медленно, боясь сказать лишнее, но желая, чтобы она услышала невысказанное, — и вот с другом с моим тоже. Я даже не знаю, как объяснить…

— Артём, — она прервала меня на полуслове, взяла за плечи, как в тот раз, когда я впервые пришёл на собрание, и посмотрела в глаза. — Никогда!

Слышишь, никогда не делай больше того, что ты делаешь со своим другом, понял? И выкинь из головы всё, что тебе там мешает. Освободись. Нельзя думать и делать то, что ты делаешь и думаешь. Но кроме тебя никто не сможет с этим справиться.

Мне стало не по себе. Она всё знала, всё понимала — и осуждала моё поведение. Более того, она рассматривала это не как болезнь, но как порок, с которым я должен совладать сам.

Вера Николаевна отпустила меня, и мы вместе пошли на кухню с горой чашек и блюдец в руках. Когда мы зашли, она вдруг радостно сказала, обращаясь к маме:

— Знаешь, я сейчас посмотрела не твоего Артёмку и увидела: у тебя будет трое прекрасных внучат. Одна девочка и два карапуза.