Читать книгу "Кольцо богини - Виктория Борисова"

Конни осторожно, двумя пальцами достала кольцо. Синий камень так ослепительно-ярко сверкнул в лучах весеннего солнца, что она даже зажмурилась на мгновение — а потом уже не могла отвести глаз, словно завороженная. Разом нахлынули воспоминания о прошлом…

Перед глазами возник морской берег, освещенный лучами заходящего солнца в тот вечер, когда Саша подарил ей это кольцо и в первый раз признался в любви. Последний день мирной жизни… Где-то далеко уже объявлена война, но они пока не знают об этом, и жизнь кажется бесконечной, щедрой и сулит только радости. Конни снова чувствовала под ногами горячий песок, слышала крики чаек и мерный шум волн, накатывающихся на берег…

Но главное — Саша снова был рядом с ней! Она опять видела его лицо и чувствовала, как теплые и родные руки обнимают ее, бережно утирают слезы, текущие по щекам, и тихий голос шепчет на ухо, что уходить — рано, что все еще будет хорошо, остается только потерпеть совсем немножко — хотя бы ради него.

Она еще долго просидела на полу в одних чулках, любуясь игрой света в глубокой синеве. Когда за окнами стемнело, Конни уже спала, уронив голову на руки и крепко сжимая в кулаке свое сокровище. На губах ее играла улыбка, и даже легкий румянец появился на бледных щеках…

А с крюка на потолке еще свисала петля.

«Даже сейчас, когда все потрясения остались в прошлом и наше мирное житие, не нарушенное внешними бурями, протекает уже почти десять лет, жена моя под любым предлогом избегает заходить на почту, будто это вполне мирное и полезное учреждение внушает ей панический страх.

Когда я думаю о том, сколько страданий принес в ее жизнь, чувство вины больно сжимает мне грудь. Конни, Конни, простишь ли ты меня когда-нибудь?»

Все-таки удивительна человеческая душа! Как бы ни давили внешние обстоятельства, а все равно где-то там, в глубине шевелится вера, что еще все, может быть, будет хорошо. И в самые черные времена только она дает силы выстоять, не сломаться, жить дальше…

А иногда — и побеждать в самой, казалось бы, безнадежной ситуации.

Ему ли не знать об этом! Когда Верочка после своего таинственного исчезновения снова оказалась с ним рядом, вернулась из невозможной дали, Максим и сам поверил в чудо. Раньше он, хоть и писал «фэнтезийные» романы, был законченным реалистом… Но разве любовь — не чудо сама по себе? Разве она, пусть на краткий миг, не делает человека равным Богу?

«Час моего освобождения приближался с каждым днем. Я ждал его с надеждой и страхом, и веря, и не веря одновременно. И вот, наконец, свершилось!»

В России давно уже сошел снег и деревья одеты листвой, а здесь, на Соловках, робкая северная весна только-только делала первые свои шаги, будто раздумывая — наступать или нет? Лед на море уже вскрылся, и навигация началась. С первым пароходом ждали новую партию заключенных.

Те, кому повезло отбыть свой срок (а кто-то и пересидел на несколько месяцев!), толпятся на причале, напряженно вглядываясь в серые холодные волны — не покажется ли пароход на горизонте? Уж кажется, на что долог срок — годы! — но вот теперь именно эти часы ожидания кажутся самыми томительными, самыми нестерпимыми.

Среди других стоит и Александр — страшно худой, обросший сизой щетиной. После выздоровления он попал в «слабосильную» команду — двор подметать да котлы чистить. Все это время он ужасно боялся, что дознается лагерное начальство о его обмане или из заключенных кто-нибудь заметит и донесет, потому и придумал новую хитрость — притворился, что оглох после тифа и рассудком малость тронулся. Когда к нему обращались, показывал на уши, мычал что-то невнятное и делал такое растерянное, почти идиотское выражение лица, что скоро его оставили в покое.

Вот уже показалась вдали маленькая темная точка. Александр вздохнул было с облегчением, но уже в следующий миг понял, что радоваться рано.

К группе «освобождаемых» решительным шагом направился Федька Шниф — блатной, из «деловых». Когда-то в юности Федька был учеником слесаря, а теперь считался знатным взломщиком, «шнифером», от чего и получил свою кличку. На Соловки попал, по собственному признанию, за то, что «кассу подломил в потребкооперации», и, кажется, даже гордился своими подвигами. Совершенно очевидно было, что, выйдя на свободу, сразу же возьмется за старое (да и сам он этого ничуть не скрывал!), но все же, как бывший рабочий, считался Федька социально близким, потому и срок получил небольшой.

В лагере Федька, несмотря на молодость, пользовался немалым авторитетом среди заключенных, и при любых недоразумениях, даже когда вспыхивали драки, слово его было веским, а иногда и решающим.

А сейчас появление его не предвещало ничего хорошего. Не такой был человек Федька, чтобы явиться только ради того, чтоб счастливого пути пожелать!

Конвойный было преградил ему путь:

— Отойди, не положено!

Федька только улыбнулся ему, как своему, и легко отодвинул в сторону:

— Прости, браток, мне только на два слова!

И конвойный — молодой солдатик с простоватой веснушчатой физиономией — не возмутился такой фамильярностью. Федька хоть и заключенный, а власть его в лагере, пожалуй, не меньше будет…

Когда Александр понял, что Шниф направляется именно к нему, он почувствовал, как по спине потекла струйка пота. Что ему нужно? А Федька уже решительно взял его под локоть и отвел в сторону. Александр пытался высвободиться, показывая на море, где вот-вот должен был появиться долгожданный пароход, но Шниф только улыбался:

— Ничего-ничего, я долго базлать не буду! Успеешь еще.

Он протянул ему папиросу:

— Покурим?

Александр понимал, что лучше бы отказаться, но пальцы сами потянулись, и вот уже дым прошел по горлу, и голова закружилась с непривычки…

— Ну что? На свободу?

В голосе у Федьки звучало опасное веселье… И пожалуй, зависть. Ты-то, мол, уйдешь, а я останусь.

— Хорошо-о… — протянул он. — За нас всех на воле погуляешь. Ты ведь никакой не Колесников! — Он говорил вполне спокойно, даже дружелюбно, и всегдашняя обманчиво-простодушная, даже дурашливая улыбка не сходила с широкого веснушчатого лица.

Александр почувствовал, как сердце его разом ухнуло в пятки. Неужели? Неужели все — зря, и вот сейчас, за миг до свободы, рухнет? Мысли лихорадочно скакали в голове, обгоняя друг друга. Что делать? Бежать? Но некуда. Мелькнула даже совершенно сумасшедшая мысль — схватить за горло, придушить, заставить замолчать? Глупо. Шниф и так сильнее и ловчее его, не истрепан голодом, болезнью и тяжелой работой, мускулы бугрятся под коротким щегольским бушлатом из шинельного сукна, щеки налиты здоровым румянцем. Даже в лучшие времена исход их схватки был бы более чем сомнителен, а сейчас, когда его ветром качает, — тем более.

Федька, кажется, заметил его страх, широко ухмыльнулся и покровительственно похлопал по плечу: