Читать книгу "Избранники времени. Обреченные на подвиг - Василий Решетников"

Полк, пройдя через полигон на Новой Земле, вышел на полюс, развернулся вправо и «скатился» к Забайкалью. Оттуда – курс на запад и через полигоны – к «родным пенатам», под Киев. Но где-то за Уралом нас встретили грозы – пришлось рассредоточиваться.

Судец следил за нашим полетом – я сужу об этом хотя бы потому, что мне он позвонил из Москвы прямо на промежуточный аэродром, где мой и несколько других экипажей вынуждены были произвести посадку, чтоб переждать непогоду. Кто-то сел на других аэродромах, а кому-то удалось пробиться домой. Такой рассадкой я был недоволен и ждал от командующего упреков, но он на это отреагировал не то что спокойно, а с похвалой – молодцы, мол, и задачу выполнили, это главное, но еще и сообразили, как выпутаться из сложной обстановки.

Разбором, судя по всему, маршала я не огорчил. Выступил и он, а вечером собрал руководящий состав, поставил новые задачи и улетел.

Среди тех задачек одна казалась совсем неподъемной, но жесткий тон, каким поставил ее командующий, отрезал все пути к отступлению: он требовал строить грунтовые аэродромы. На каждый полк – по штуке.

Особенно эфемерна эта задача была для Украины: степные грунты размокают с осени, зимой пребывают в слякоти и только к июню кое-как подсыхают. А через пару месяцев – опять дожди. Но командующий и сам это знал:

– Ищите неразмокаемые грунты!

Где их найдешь? Однако другого выхода для спасения нашей авиации не было. На каждом бетонном аэродроме стратегических кораблей – по два полка. Даже при выходе из-под удара противника с минимальным интервалом взлета аэродром будет освобожден в лучшем случае только через час. Немыслимое, гибельное время! Войну мы должны встретить в рассредоточенном виде.

И мы их строили, эти чертовы аэродромы, укатывали полосы, возводили казармы, узлы связи, столовые, склады горючего, боеприпасов…

Судец был несокрушим. Он приказал дать тренировку всем экипажам во взлетах и посадках на грунтовых полосах, которые мы сначала оборудовали на базовых аэродромах, рядом с бетонными ВПП, с которых, к слову, можно было ускорить время взлета, а затем стали осваивать тундровые и «чужие грунты».

Узнав об учиненном над его машинами насилии, взбунтовался Андрей Николаевич Туполев:

– На ваше солдатское варварство я машины не рассчитывал, – бушевал генеральный конструктор.

Судец его успокаивал, уверяя, что самолеты крепки и грунт для них совсем не вреден, но согласился провести вместе с КБ Туполева специальные испытания.

Из Москвы примчалась целая комиссия с фирменным летчиком-испытателем. Программу, которую мне предъявили, за один день не провернешь: рулежки, пробежки, протоколы… Ну, так мы с этой программой расправились за один вечер.

В конце концов добро на полеты с грунта Андрей Николаевич выдал, но ограничения по ресурсу посадок были очень жестки.

Одно дело – взлет на легкой машине, и другое – с полным полетным весом.

Командующего Дальней авиацией этот вопрос настолько занимал, что он сам прилетел на тот бескрайний грунтовой аэродром на юге Украины, принадлежащий нашей дивизии, с которого был намечен взлет двух загруженных до отказа машин – Ту-16 и Ту-95. Первую поднял командир дивизии генерал М. А. Аркатов. Вторую, как говорится, я взял на себя.

На полной мощности всех четырех двигателей 50 тысяч лошадиных сил еле-еле сдвинули с места 180-тонную махину, и она, продавливая грунт, еще несколько сот метров не разбегалась, а едва ползла, не обещая успеха. Но вот постепенно взбодрилась, обрела некоторую, все возрастающую подъемную силу и устремилась вперед, как на хорошем бетоне.

Разбег занял не менее четырех километров, и отошла она от земли на огромной скорости отрыва. До этого с полным весом с грунта никто не взлетал.

Видимо, этот взлет произвел на Владимира Александровича изрядное впечатление, поскольку, уйдя после того взлета в отпуск, я получил от него прямо в Сочи крупный денежный перевод.

Ничего удивительного, что командующий сам затевал различного рода испытания состоящих на вооружении Дальней авиации самолетов прямо в своих строевых частях. По странной и опасной манере того, да и нынешнего времени, вопреки всем летным и государственным законам, в строевые части Дальней авиации (а нередко и фронтовой) подавалась и становилась в боевой строй на так называемую «опытную эксплуатацию» недоведенная и недоиспытанная, еще не принятая на вооружение боевая авиационная техника. Порой в этом незаконном состоянии она проживала в строю весь свой ресурсный век до полного списания, не раскрыв до конца своих тайн.

Но и конструкторские бюро, исследовательские и испытательные институты командующий нагружал такими задачами и давал такие сжатые сроки, что те только скрипели. Зато охотно шел им навстречу, если нужно было помочь разобраться в исследуемых вопросах в воздухе, на строевых аэродромах.

В дождливый осенний день, под самый ноябрь 1957 года, когда я с дивизией, готовясь к воздушному параду, сидел на подмосковном, еще недостроенном и никому неведомом аэродроме Шереметьево, мне вдруг позвонил маршал Судец и приказал прибыть к нему вместе с командиром эскадрильи подполковником Витковским.

– Что-нибудь натворил? – спросил я комэска.

– Да нет, – спокойно ответил тот, – пока не могу догадаться о причинах вызова. Может, все та же заводская история?

Я эту «историю» знал и успел ее захлопнуть.

Дело в том, что наша дивизия еще не завершила комплектование боевыми самолетами и мы периодически перегоняли их с завода. Отношения с заводским руководством у нас были на редкость прекрасными, и мы старались помогать друг другу чем могли.

Совсем недавно мой предшественник, генерал Молодчий, передал на завод, по взаимному согласию, на должность летчика-испытателя нашего инспектора по технике пилотирования полковника Жиганова. Теперь директор завода просил поступиться и Витковским. Если говорить точнее – Витковский сам туда напросился. Директору я деликатно отказал, и мне казалось, что этот вопрос был закрыт – такими летчиками я сам очень дорожил и оберегал их как мог.

Витковский безукоризненно владел искусством полета в любых метеоусловиях. К тому же он был прекрасным инструктором и технику пилотирования своих летчиков шлифовал до блеска.

Помните, как майор Дурновцев и его штурман майор Клещ взорвали 50-мегатонную ядерную бомбу над полигоном на Новой Земле и получили за этот полет по Золотой Звезде Героя? Так вот, оба они из эскадрильи Витковского. На такое дело отбирали самых лучших.

Комэск он был строгий, но не очень любил заниматься разными там воспитательными мероприятиями и наведением уставных порядков. Вот летать и учить других летчиков мастерству полета мог бесконечно.

Однажды в полете на Ту-95 у него отказал галетный переключатель – не выпускались закрылки. Предстояла сложнейшая посадка с голым крылом. Никто до Витковского с таким отказом техники не садился. Не брались за это дело и летчики-испытатели, хотя цена за риск была по тем временам назначена немалая – 50 тысяч рублей.