Читать книгу "Враждебный портной - Юрий Козлов"

Неопалимый, он же неотменимый, подумал Каргин позже, когда Порфирий Диевич поселился на зимней даче в Расторгуеве, где к нему немедленно потянулись больные. Самое удивительное, что дед никоим образом не афишировал свою профессиональную принадлежность. Информация о нем распространялась вирусно, как сами кожные, венерические и прочие болезни, а позже — зловредные компьютерные программы.

Куры и примкнувшие к ним голуби в год расставания деда с Мамедкули гадили на «Telefunken» особенно интенсивно, словно хотели таким странным образом заставить хозяина изменить решение. Приемник как будто оделся в доспехи из гуано. Оно стекало по нему, как лава по склонам вулкана. Уже и шкалу затянуло серой коростой. Только два, сохранившие в неприкосновенности свои канувшие в Лету названия, города победительно прочитывались на загаженной шкале — Danzig и Stalingrad. На приемнике по-прежнему гордо ночевал, а судя по количеству гуано, и дневал (галльский?) петух. Тевтонская мощь вновь была посрамлена и унижена. Заходя в сарай за яйцами, Каргин вспоминал слова фельдмаршала Кейтеля, увидевшего в Потсдаме, на подписании акта о безоговорочной капитуляции Германии, французского генерала. Как, удивился Кейтель, французы тоже нас победили?

Не проспи величия...

Слова витринного бога одежды вспомнились Каргину, когда он узнал от Ираиды Порфирьевны, что приемник не просто сохранился, а находится на даче — на чердаке, и, вполне вероятно, в рабочем состоянии.

«Я его, естественно, не включала, — сказала Ираида Порфирьевна, — но, кажется, там есть какие-то провода. Я, вообще, страшно разозлилась, когда он мне его притащил...»

«Кто?»

Каргин на служебной машине вез мать домой с премьеры художественного фильма «Интимные места» в клубе «Фани Кабани». Геронтофил-сосед, так называемый «мальчик», предусмотрительно скрылся. В охране сказали, что «он только что был здесь». В ресторане: «Должен появиться с минуты на минуту». Похоже, в «Фани Кабани» царила круговая порука. Своих мерзавцев здесь не сдавали, или — все здесь были мерзавцами.

Услышав про приемник, Каргин едва сдержался, чтобы тут же не рвануть на нетопленую дачу в Расторгуево. Но дело шло к концу рабочего дня. Они нервными рывками продвигались по бесконечной, как дни экономического и финансового российского кризиса, Профсоюзной улице. Дорога впереди была не просто застегнута на все пуговицы, а затянута под самое горло на неразъемную «молнию» из тысяч вцепившихся друг другу в бамперы машин.

«Хорошо, что ты про него вспомнил, — продолжила Ираида Порфирьевна, — отнесешь этот хлам на помойку. Зачем он мне его привез? И зачем я, дура, его взяла?» — с недоумением повернулась к Каргину.

«Чтобы не проспать величия», — едва слышно пробормотал себе под нос Каргин, но мать расслышала. Она уже давно слышала все, что хотела, а чего не хотела — не слышала.

«Какого еще величия?» — с подозрением посмотрела на него Ираида Порфирьевна.

«Помнишь, так говорил фотограф в фильме», — нашелся Каргин, вспомнив, что этот фотограф изъяснялся в фильме исключительно матом.

«Тоже смотрел эту мерзость?» — брезгливо поджала губы Ираида Порфирьевна.

«Как и ты, — пожал плечами Каргин, — купился на название».

«Я не купилась, — возразила Ираида Порфирьевна, — поздно мне покупаться на такие названия».

Понеслась смотреть, как ветер, усмехнулся про себя Каргин, да еще с... так называемым «мальчиком».

Ираида Порфирьевна посмотрела на него с презрением.

Похоже, все вокруг — Р.Т., мать, Надя, президент, секретарша и далее по списку — читали его мысли, только Каргин не был обучен телепатии, и, следовательно, был обречен выглядеть в чужих глазах вместилищем всех существующих пороков.

Неужели, в ужасе подумал он, вспомнив огромные следы на снегу под окнами дачи, приемник притащил... Снежный человек Посвинтер?

Все-таки в его фамилии определенно не хватало буквы «т», продолжил судорожные филологические изыскания Каргин. Фамилию ПоТсвинтер он уже отработал. Теперь — ПосТвинтер. Это слово в принципе тянуло на международное определение для Снежного человека — существа (пост), то есть пережившего ледниковый (винтер) период. Без «т» фамилия Посвинтер наводила на мысли о бегающем по снегу жопастом щетинистом поросенке — подсвинке, как их называли мясники и охотники.

«Слушать приемник», — упавшим голосом произнес Каргин, хотя должен был сказать: «Смотреть “Интимные места”, — никому не рано и никогда не поздно. Кто тебе его привез, мама?»

«Зиновий Карлович, друг папы, — ответила Ираида Порфирьевна. — Помнишь, они играли в карты? Не сам, конечно. Он умер позже отца. Странно, — на мгновение задумалась она, — он был такой пузатый, с синими венозными ногами, все время ел сало, кашлял, а дожил почти до ста лет...»

«Эти вещи вне логики, — заметил Каргин, — у тебя тоже есть шанс».

«Но я не ем сало», — возразила Ираида Порфирьевна.

«Зато интересуешься “Интимными местами” и... кашляешь, потому что куришь», — заметил Каргин.

«Пошляк, — поморщилась Ираида Порфирьевна, полезла в сумку за папиросами, но, к счастью, не нашла. — Положишь мне в гроб пачку “Любительских”, — сказала она, — а лучше блок».

«Я пошутил», — спохватился Каргин, опасаясь, что мать обиженно замолчит.

«Пошлость — восьмой смертный грех, — продолжила ненужную тему Ираида Порфирьевна. — Она как... холодный жир на кастрюле, — привела бытовой, но, видимо, близкий ей пример. — Противно брать в руки, а отмывать... еще противнее».

«Но Зиновий Карлович тем не менее дожил до ста лет», — вернул лыко в строку Каргин, хотя, честно говоря, не помнил, был ли Зиновий Карлович пошляком. То, что он любил сало (холодный жир?) и ходил в сетчатой майке, наводило на такую мысль, но не являлось стопроцентным доказательством.

«В Калифорнии, — сказала Ираида Порфирьевна, — в доме дочери в Сан-Диего. Она там вышла замуж за мексиканца, торговавшего томатной пастой. Они жили на деньги Зиновия Карловича, а когда деньги кончились, мексиканец исчез, и она сдала отца в дом престарелых. Как я понимаю, вместе с приемником. Это была единственная вещь, с которой тот никак не хотел расставаться. Приемник до самого конца стоял на тумбочке в его комнате».

«Откуда ты знаешь? — удивился Каргин. — Может быть, на столе или на подоконнике?»

«Мне рассказал армянин, который привез из Америки приемник. Он ухаживал за стариком последние годы».

«Неужели... Жорка?» — изумился Каргин.

«Да ну, что ты, — махнула рукой Ираида Порфирьевна, — социальный работник. Того Жорку в середине девяностых застрелил в Ереване, в ресторане, охранник президента Армении. Он заявился туда с какой-то нашей бабой из правительственной делегации, а Жорка — он был хозяином ресторана — узнал эту бабу, подсел к ним за стол. То ли она не вернула ему долг, то ли у них была незавершенная любовь. В общем, этот охранник, даже не охранник, — уточнила Ираида Порфирьевна, — а чуть ли не начальник всей службы безопасности, застрелил его прямо за столом. Пуля перебила шейную артерию, фонтан крови достал до потолка. Читал роман “Моби Дик”? Жорка погиб, выпустив в воздух кровавый фонтан, как сраженный гарпуном кашалот».